Но если эти люди вольно или невольно попустительствовали перевороту, то кем же были сами большевики и кто составлял их ряды? Ответ легко находим у профессора Ильина, знавшего большевиков не понаслышке: «Неустроившиеся семинаристы, недоучившиеся студенты, писаря, фельдшера, школьные учителя, фармацевты, приказчики, конторщики, почтальоны, „квалифицированные“ рабочие и всевозможный „третий элемент“ (пресловутые земские статистики из политических ссыльных) — из них-то и вербовался основной кадр коммунистов — всех этих „кожаных“ комиссаров, револьверных комендантов и одержимых „товарищей“…» Что же произошло, по существу, в нашей стране 90 лет назад? «Во мгновение ока была сметена монархия, сметены три века национальной чести России. К власти тянулись кровавые руки каторжан, уголовных преступников, воров, интернациональных авантюристов, будущих цареубийц. Каины совершили каиново дело: уничтожили церковь Христову, армию, семью, честь и понятие о Родине, заменив прекрасное слово „РОССИЯ“ похабными буквами P.C.Ф.С.Р.»[4], — подводил итоги произошедшего один из свидетелей событий сорок лет спустя. И все же… Империя казалась столь незыблемой, вера твердой, а те, кто укреплял и поддерживал державу, выглядели мудрыми государственными и духовными вождями. Так ли было на самом деле?
В дни, когда маховик всеобщего развала лишь только набирал свои первые обороты, в феврале 1917 года в недрах Синода, призванного стоять на незыблемых позициях по защите монархического строя, не наблюдалось ни малейшей тревоги за судьбу Отечества. Самый непредвзятый анализ действий Синода, предпринятых в смутные дни февраля — марта 1917 года, заставляет ужаснуться беспечности позиции русской православной церкви по отношению к верховной власти государя. Если судить по отзывам современников, в дни государственного кризиса и возникшей угрозы крупных социальных беспорядков члены Синода взирали на происходящее по меньшей мере с поразительным равнодушием. В первые дни после отречения государя, как вспоминал протопресвитер военного и морского духовенства о. Г. Шавельский, в Синоде «царил покой кладбища». Синодальные архиереи вели текущую работу, занимаясь главным образом решением различных бракоразводных и пенсионных дел. За этим на первый взгляд необъяснимым молчанием большинства иерархов скрывались их антимонархические настроения. Это бездействие и даже отстраненность проявлялись в отсутствии всякой реакции некоторых членов Синода на поступавшие к ним письменные обращения и петиции в защиту самодержавия, направляемые гражданами России и некоторыми государственными чиновниками, озабоченными происходящим в стране.
Одним из первых о необходимости поддержки монархии высказывался товарищ обер-прокурора князь Николай Дмитриевич Жевахов. Еще в самый разгар первой волны петроградских забастовок, 26 февраля 1917 года, он предложил председателю Синода — митрополиту Киевскому Владимиру (Богоявленскому) — выпустить воззвание к населению от лица церкви. Князь считал необходимым подобное обращение, «вразумляющее, грозное предупреждение церкви, влекущее, в случае ослушания, церковную кару». Митрополит Владимир, таивший обиду на императора Николая II за вмешательство последнего в церковные дела, а именно за собственный перевод с Петроградской на Киевскую кафедру, нашел неплохой повод для сведения с государем личных счетов, отказавшись от подобного обращения церкви к народу, невзирая на настоятельные просьбы князя Жевахова.
Причины этого недавнего конфликта митрополита Владимира и государя, были ясно изложены их общим современником — большим мастером придворной сплетни: «Безукоризненно честный и прямой, но не блиставший ни наружным видом, ни ученостью, ни гибкостью ума, ни даром слова, ни уменьем держать себя в высшем обществе, простой и непосредственный, — он оказался серым и невзрачным для северной блестящей столицы. Он еще более проигрывал, когда его сравнивали с его предшественником — образованным, умным, воспитанным, тонким и элегантным митрополитом Антонием (Вадковским). Рассказывали, что при первом посещении на Рождественских Святках 1912 года царской семьи, он произвел на них тяжелое впечатление своей угловатостью и простоватостью. Указанные недостатки не помешали бы, однако, митрополиту Владимиру оставаться на Петроградской кафедре, если бы тут не примешивалось другое. Митрополит Владимир открыто стал на сторону врагов Распутина. А затем он выступил главным обвинителем распутинского друга епископа Варнавы…»[5]
5
Шавельский Г. Воспоминания последнего протопресвитера русской армии и флота. Нью-Йорк: издательство имени Чехова, 1954. T. I. С. 374–375.