Варвары снова стали соединять в одном лице профессии гражданскую и военную, которые были отделены одна от другой Константином. Грубые тевтонские названия должностей были заменены более благозвучными латинскими титулами герцогов, графов и префектов, и одно и то же должностное лицо принимало на себя в подчиненном ему округе и командование войсками, и отправление правосудия. Но высокомерные и необразованные варварские вожди редко оказывались способными исполнять должность судьи, для которой требуется философский ум, обогащенный опытностью и научными познаниями; их грубое невежество заставляло их искать какого-нибудь безыскусственного способа отстаивать интересы правосудия. Во всех религиях Божество призывалось на помощь, чтобы подкрепить истину или наказать лживость свидетельских показаний; но германские законодатели, по своей наивности, стали употреблять это могущественное орудие некстати и во зло. Обвиняемый считался оправданным, если мог выставить перед их трибуналом известное число таких свидетелей, которые формально заявляли, что они не сомневаются или уверены в его невинности. Легальное число этих свидетелей увеличивалось соразмерно с важностью обвинения; для оправдания поджигателя или убийцы требовалось семьдесят два благоприятных свидетельских показания, а когда было заподозрено целомудрие французской королевы, триста услужливых дворян без всяких колебаний поклялись, что новорожденный принц был сын ее умершего супруга. Скандалы, происходившие от частых, очевидно, лживых свидетельских показаний, заставили судей устранить поводы для таких опасных соблазнов и заменить не достигавшие своей цели допросы свидетелей знаменитыми испытаниями огнем и водой. Эти экстраординарные судебные разбирательства были так причудливо организованы, что в иных случаях не было возможности доказать ни виновность, ни невинность подсудимого без помощи какого-нибудь чуда. Обман и легковерие стали с готовностью снабжать суды такими чудесами; самые запутанные дела стали разрешаться этим легким и безошибочным способом, а буйные варвары, которые, быть может, отнеслись бы с пренебрежением к приговору судьи, стали смиренно подчиняться суду Божию.
Но разрешение споров путем поединков мало-помалу приобрело особое доверие и вес в среде такого народа, которому казалось невозможным, чтобы храбрец был достоин наказания, а трус был прав.
И в гражданских, и в уголовных делах истец или обвинитель, ответчик или даже свидетель могли быть вызваны на бой таким противником, у которого не было никаких легальных доказательств, и они были вынуждены или признать свое дело проигранным, или публично защищать свою честь на боевой арене. Они сражались или пешими, или конными, смотря по тому, каков был обычай их нации, а приговор меча или копья утверждался санкцией Небес, судьи и народа. Этот кровожадный закон был введен в Галлии бургундами, а их законодатель Гундобальд соблаговолил дать следующий ответ на жалобы и возражения своего подданного Авита: "Разве вы не верите тому (сказал бургундский король, обращаясь к епископу), что исход национальных войн и поединков зависит от воли Божией и что Его Промысл ниспосылает победу тому, на чьей стороне справедливость?" Благодаря таким-то благовидным аргументам нелепые и варварские судебные поединки, первоначально бывшие в обыкновении у некоторых германских племен, распространились по всем европейским монархиям от Сицилии до Балтийского моря.
По прошествии десяти столетий еще не совершенно прекратилось господство этих легальных насилий, бесплодные порицания со стороны святых, пап и соборов могут считаться за доказательство того, что влияние суеверий ослабевает от их противоестественного сочетания с рассудком и человеколюбием. Судейские трибуналы пятнались кровью граждан, быть может, невинных и достойных общего уважения; законы, в настоящее время благоприятствующие богачам, в то время преклонялись перед физической силой; люди старые, слабые и дряхлые были вынуждены или отказываться от самых основательных исков и прав собственности, или подвергаться опасностям неравного боя, или полагаться на сомнительное усердие наемных бойцов. Этому притеснительному законодательству должны были подчиняться все жители галльских провинций, считавшие себя оскорбленными в своих личных или имущественных правах. Какова бы ни была их физическая сила или храбрость, они не могли равняться с варварами в склонности и в привычке к воинским упражнениям, и покорные римляне были вынуждены возобновлять поодиночке кровавую борьбу, которая уже привела к порабощению их родины.
Сонмище из ста двадцати тысяч германцев когда-то перешло через Рейн под предводительством Ариовиста, опустошая все, что встречалось на пути. Они присвоили себе в собственность третью часть плодородных земель, находившихся во владении секванов; но победители скоро предъявили требование еще одной трети для поселения новой колонии из двадцати четырех тысяч варваров, которых они пригласили к участию в дележе богатой галльской добычи. По прошествии пятисот лет отомстившие за поражение Ариовиста вестготы и бургунды также присвоили себе в собственность две трети завоеванных земель. Но такое распределение земельной собственности произошло не во всей провинции, а, вероятно, ограничивалось теми округами, в которых победители поселились или по собственному выбору, или по политическим соображениям своих вождей. В этих округах каждого варвара связывали узы гостеприимства с кем-нибудь из римских провинциальных жителей. Этим непрошеным гостям землевладельцы были вынуждены уступать две трети своей наследственной собственности; но германцы, которые были или пастухами, или охотниками, могли иногда довольствоваться обширными участками, состоявшими из лесов и пастбищ, и предоставлять менее обширные, но более ценные земельные участки трудолюбивым землепашцам.
Вследствие того что древние и достоверные свидетели умалчивают об этом предмете, распространилось мнение, будто хищничество франков не сдерживалось и не прикрывалось никакими формами легального дележа, будто они расселялись по галльским провинциям без всякого порядка и контроля и будто каждый из победоносных грабителей отмерял своим мечом объем своих новых владений соразмерно со своими нуждами, со своей жадностью и со своими физическими силами. Вдалеке от своего государя варвары действительно могли вовлекаться в такие самовольные захваты, но твердая и хитрая политика Хлодвига, без сомнения, старалась обуздать такое самоуправство, которое увеличило бы лишения побежденных и вместе с тем повредило бы единодушию и дисциплине завоевателей. Знаменитая суассонская ваза служит памятником и залогом правильного дележа галльской добычи. И долг, и личный интерес заставляли Хлодвига наградить армию за ее победы и доставить множеству людей места для поселения, не подвергая никаким стеснениям или бесцельным обидам преданных ему галльских католиков. Так как он мог вступить законным образом в обладание императорскими родовыми имениями, вакантными землями и тем, что было захвачено готами, то он не имел надобности прибегать к насилиям и к конфискациям, а смиренные провинциальные жители должны были терпеливее выносить равномерное и правильное распределение того, что у них отнимали. Богатство Меровингских королей заключалось в их обширных поместьях.
После завоевания Галлии они все еще придерживались сельской простоты своих предков; они равнодушно смотрели на малолюдство и упадок городов, а их монеты, хартии и соборы носят на себе названия тех вилл, или деревенских дворцов, где они попеременно живали. Сто шестьдесят таких дворцов (с этим громким названием отнюдь не следует соединять понятий об изяществе или роскоши) были разбросаны по различным провинциям их королевства, и хотя некоторые из них могли бы претендовать на почетное название крепостей, но большей частью это были не что иное, как доходные фермы. Жилища этих длинноволосых королей были окружены довольно просторным двором и помещениями для скота и домашней птицы; в саду разводились полезные овощи; на рабов возлагались не только различные ремесла и земледельческие работы, но даже охота и рыболовство; магазины наполнялись зерновым хлебом и вином частью для продажи, частью для собственного потребления, и все хозяйство велось по самым строгим правилам бережливости.
Эти обширные поместья снабжали Хлодвига и его преемников всем, что было нужно для широкого гостеприимства, и давали им возможность награждать храбрых ратных товарищей, состоявших при их особе для личных услуг и в мирное, и в военное время. Вместо коня или воинских доспехов каждый ратный товарищ получал - соразмерно со своим рангом, личными достоинствами или королевской милостью - бенефицию (это было первоначальное название и самая простая форма феодальных владений). Эти пожалованные земли государь мог по своему произволу отбирать назад, а его ничтожные прерогативы приобретали новую силу благодаря влиянию, которое доставляла ему его щедрость. Но независимое и жадное французское дворянство мало-помалу уничтожило эту ленную зависимость и превратило свои бенефиции в вечную наследственную собственность; этот переворот был благодеянием для земледелия, остававшегося в пренебрежении у таких хозяев, которые были лишь временными владельцами земли. Помимо этих королевских бенефиций значительное количество галльских земель было разделено на алодиальные и салийские; и те и другие были освобождены от налогов, а салийские земли делились поровну между потомками франков мужского пола.