III. После того как Рим сделался столицей варваров, в состав этой империи все еще входили народы, покоренные им по ту сторону Адриатики, до самых пределов Эфиопии и Персии. Юстиниан царствовал над шестьюдесятью четырьмя провинциями и над девятьюстами тридцатью пятью городами; его владения были одарены от природы удобствами почвы, положения и климата, и все усовершенствования человеческих искусств распространялись вдоль побережья Средиземного моря и вдоль берегов Нила, от древней Трои до египетских Фив. Плодородие Египта было большим облегчением для Авраама; та же самая страна, состоявшая из узкой и густонаселенной полосы земли, все еще была способна ежегодно доставлять в Константинополь, для прокормления его населения, двести шестьдесят тысяч четвертей пшеницы, и те же самые сидонские мануфактуры, которые за пятнадцать столетий перед тем были прославлены поэмами Гомера, снабжали своими произведениями столицу Юстиниана. Растительная сила, не истощившаяся от двух тысяч жатв, возобновлялась и удваивалась благодаря искусной обработке, богатому удобрению и своевременному отдыху. Разведение домашних животных было доведено до бесконечного разнообразия. Труды многих поколений создали множество плантаций, зданий и орудий труда и роскоши, более долговечных, чем человеческая жизнь. Предание сохраняло, а опыт упрощал применение механических искусств; общество обогащалось от разделения труда и от удобств обмена, и каждый римлянин жил, одевался и кормился трудом тысячи рук. Изобретение ткачества и пряжи приписывалось, из благочестия, богам. Во все века разнообразные произведения животного и растительного царства, как-то: щетина, кожа, шерсть, лен, хлопок и, наконец, шелк, подвергались искусной мануфактурной обработке для того, чтобы прикрывать или украшать человеческое тело; они окрашивались в прочный цвет, и искусная кисть мало-помалу научилась придавать новую цену произведениям фабричного труда. Выбор этих красок, подражавших, тому, что красиво в природе, зависел от вкусов и моды, а темно-пурпуровая краска, которую финикияне добывали из раковин, предназначалась исключительно для священной особы императора и для его дворца, и честолюбивый подданный, осмеливавшийся присвоить себе эту прерогативу верховной власти, подвергался тому же наказанию, какое назначалось за государственную измену.
Считаю излишним объяснять читателю, что шелк первоначально выходит из внутренностей червяка и что он образует золотистую могилу, из которой червяк вылетает в форме бабочки. До времен Юстиниана в одном только Китае водились черви, которые питаются листьями белого тутового дерева; те, которые питаются листьями сосны, дуба и ясеня, водились в большом числе в лесах и Азии и Европы; но так как уход за ними более труден, а добывание от них шелка менее обеспеченно, то ими повсюду пренебрегали, за исключением только небольшого острова Кеос, лежащего неподалеку от берегов Аттики. Из их волокна делали тонкий газ, и это изделие, придуманное женщиной для лиц ее пола, долго было предметом удивления и на Востоке, и в Риме. Хотя одежды мидян и ассирийцев и возбуждают в нас некоторые догадки, находящиеся в связи с этим предметом, все-таки Вергилий был самый древний писатель, положительно упомянувший о легком волокне, которое собирается с деревьев серов или китайцев, а это естественное заблуждение, менее удивительное, чем послуживший для него поводом истинный факт, было мало-помалу исправлено изучением драгоценного червя, который сделался главным виновником роскоши, распространившейся у всех народов. Эту редкую и изысканную роскошь порицали, в царствование Тиберия, самые серьезные из римлян, а Плиний осуждал в напыщенных но энергичных выражениях любостяжение тех, которые проникали до самых отдаленных пределов мира с пагубной целью выставлять перед публикой одежды, которые вовсе не прикрывают, и женщин, которые, облекшись в них, кажутся вовсе неодетыми. Одежда, сквозь которую можно было видеть формы тела и цвет кожи, удовлетворяла тщеславие или возбуждала сластолюбивые желания; финикийские женщины иногда обращали плотно сотканные китайские материи в нитки и увеличивали количество этого драгоценного материала тем, что ткали из него более жидкие материи и примешивали к нему льняную пряжу.
Через двести лет после Плиния материи из чистого шелка или с примесью других материалов употреблялись только лицами женского пола, пока богатые римские граждане и богатые жители провинций не научились следовать примеру Элиогабала, впервые унизившего достоинство императора и мужчины тем, что стал одеваться как женщина. Аврелиан жаловался на то, что фунт шелка продавался в Риме за двенадцать унций золота; но предложение увеличивалось вместе с требованием, а с увеличением предложения уменьшалась цена. Если случайность или монополия иногда подымали цену даже выше той, какая существовала во времена Аврелиана, зато случалось, что теже самые причины заставляли тирских и беритских фабрикантов довольствоваться девятой частию этой сумасбродной цены. Было признано необходимым издать закон, чтобы установить различие между манерой одеваться комедиантов и манерой одеваться сенаторов, и большая часть шелка, который вывозился с места своей родины, шла на нужды Юстиниановых подданных. Они были еще более близко знакомы с раковиной Средиземного моря, прозванной морским шелковичным червем; тонкое волокно или волос, которым прикрепляется к утесу раковина, дающая жемчуг, обрабатывается в наше время скорей из любознательности, чем для пользы, а сделанные из этого странного материала одежды были подарены римским императором армянским сатрапам.
Товар, имеющий высокую цену при небольшом объеме, способен оплачивать расходы сухопутной перевозки, и караваны проходили в двести сорок три дня через всю Азию, от омывающего Китай океана до берегов Сирии. Персидские купцы, посещавшие ярмарки Армении и Низиба, продавали там шелк римлянам; но эта торговля, страдавшая в мирное время от разных притеснений, вызываемых корыстолюбием и завистью, совершенно прекращалась во время продолжительных войн между соперничавшими монархиями. Персидский царь мог с гордостью причислять Согдиану и даже Серику к числу провинций своей империи, но на самом деле его владения ограничивались Оксом, а выгодные сношения его подданных с жившими по ту сторону реки согдоитами зависели от произвола сначала гуннов, а потом турок, господствовавших над этим трудолюбивым народом. Но даже варварское владычество этих завоевателей не искоренило земледелия и торговли в стране, которая считается за один из четырех садов Азии; города Самарканд и Бухара занимали выгодное положение для торговли ее разнообразными произведениями, и их купцы, покупавшие у китайцев шелк в сыром или в обработанном виде, перевозили этот товар в Персию для продажи римским подданным. В тщеславной столице Китая с согдианскими караванами обходились так же, как со смиренными посольствами плативших дань королей, и, если они возвращались оттуда целыми и невредимыми, это смелое предприятие вознаграждалось громадными барышами. Но трудный и опасный переезд от Самарканда до первого города Шензи требовал не менее шестидесяти, восьмидесяти и даже ста дней; переправившись через Яксарт, караван вступал в степь, а когда бродячие шайки хищников не сдерживались присутствием армии или гарнизона, они не стесняясь грабили и граждан, и путешественников.
Чтобы избежать татарских хищников и персидских тиранов, торговцы шелком отыскали более южный путь, стали перебираться через горы Тибета, спускаться по Гангу или Инду и терпеливо ожидать в портах Гузерата и Малабара ежегодно прибывавших туда с Запада судов. Но опасности переезда через степь оказались менее тягостными, чем усталость, голод и потеря времени; такие попытки редко возобновлялись, и единственный европеец, проехавший этим редко посещаемым путем, хвастался, что достиг устья Инда через десять месяцев после своего отъезда из Пекина. Впрочем, океан был открыт для свободных сообщений между всеми народами земного шара. От великой реки до тропика Рака китайские провинции были покорены и цивилизованы северными императорами; в начале христианской эры они были покрыты множеством городов, многочисленными жителями и бесчисленными тутовыми деревьями вместе с их драгоценными обитателями, и если бы китайцы, при своем умении пользоваться компасом, были одарены предприимчивостью греков или финикиян, они могли бы распространить свои открытия по всему южному полушарию. Не мое дело проверять, действительно ли они достигали в своих морских поездках до Персидского залива и до мыса Доброй Надежды, а верить в это я нисколько не расположен; тем не менее по своим усилиям и успехам их предки, быть может, стоят не ниже теперешнего поколения, а сфера их плавания, вероятно, простиралась от Японских островов до Малакского пролива, который можно назвать Столбами Восточного Геркулеса. Они могли, не теряя из виду твердой земли, плыть вдоль берегов до крайней оконечности Ахинского мыса, который ежегодно посещали десять или двенадцать судов с продуктами, мануфактурными изделиями и даже с рабочими, вывезенными из Китая; об острове Суматре и о лежащем напротив его полуострове слегка упоминают древние писатели, как о странах, богатых золотом и серебром, а упоминаемые в "Географии" Птолемея торговые города могут служить указанием на то, что источником этого богатства были не одни рудники. Суматра отстоит от Цейлона в прямом направлении почти на триста миль; китайские и индийские мореплаватели руководствовались полетом птиц и периодическими ветрами и могли безопасно переплывать через океан на четырехугольных судах, на которых борты скреплялись вместо железа крепкими веревками, свитыми из волокна какаовых деревьев. Цейлон, носивший название Серендиба или Тапробаны, находился во владении двух враждовавших между собою монархов, из которых один владел горами, слонами и блестящими венисами, а другой пользовался более солидными богатствами, доставляемыми промышленностью, внешней торговлей и обширной Тринкемальской гаванью, куда стекались и откуда отплывали флоты Востока и Запада. Торговавшие шелком китайцы запасались во время своих переездов алоем, гвоздикой, мускатными орехами и сандалом и вели ничем не стесняемую и выгодную торговлю с жителями берегов Персидского залива на этом гостеприимном острове, находившемся (как рассказывали) на одинаковом расстоянии от тех и от других. Подданные великого царя превозносили его могущество и великолепие и полагали, что у него нет достойных соперников, а тот Римлянин, который смутил их гордость, сравнив их жалкую монету с золотой медалью императора Анастасия, отплыл в Цейлон на эфиопском корабле в качестве простого пассажира.