Главный министр, удостоенный высоких отличий консульского и патрицианского звания, был позорно наказан плетьми, как самый низкий злодей; из всех его богатств ему оставили только разорванный плащ; его привезли на барке в Антинополь (в Верхнем Египте), назначенный местом его ссылки, и бывший восточный префект стал просить милостыню в городах, которые прежде трепетали от страха при одном его имени. В продолжение его семилетнего изгнания изобретательное жестокосердие Феодоры и оберегало его жизнь, и повергало ее постоянным опаностям, а когда смерть императрицы позволила Юстиниану возвратить из ссылки слугу, с которым он расстался против воли, честолюбие Иоанна Кап-падокийского должно было удовольствоваться скромными обязанностями священнической профессии. Его преемники доказали подданным Юстиниана, что искусство угнетать может быть усовершенствовано опытом и находчивостью; мошенничества одного сирийского банкира были введены в управление финансами, и примеру бывшего префекта стали старательно подражать и квестор, и государственный казначей, и личный императорский казначей, и губернаторы провинций, и высшие должностные лица Восточной империи.
V. Для возведенных Юстинианом построек служили цементом кровь и достояние его подданных; тем не менее эти великолепные сооружения свидетельствовали о благосостоянии империи и, бесспорно, служили доказательством искусства их строителей. Под покровительством императоров изучались и в теории, и на практике те искусства, которые основаны на знании математики и механики; слава Прокла и Анфемия почти равнялась славе Архимеда, и, если бы чудеса, совершенные этими архитекторами, были описаны интеллигентными очевидцами, они могли бы расширить сферу философских умозрений вместо того, чтобы возбуждать к себе недоверие. Существовало предание, что в Сиракузском порту зажигательные стекла Архимеда обратили римский флот в пепел; к такому же средству, как уверяли, прибегнул Прокл для того, чтобы уничтожить готские суда в Константинопольской гавани и оградить своего благодетеля Анастасия от смелой предприимчивости Виталиана. Он поставил на городских стенах машину, которая состояла из шестиугольного зеркала, сделанного из шлифованной меди, и из нескольких подвижных полигонов меньшего размера, принимавших и отражавших лучи полуденного солнца, и метал всепожирающее пламя на расстояние, быть может, футов двухсот. На достоверность этих двух необыкновенных фактов набрасывает тень сомнения молчание самых беспристрастных историков, и зажигательные стекла никогда не употреблялись ни для нападения на укрепленные города, ни для их обороны. Однако удивительные эксперименты одного французского философа доказали, что устройство таких зажигательных стекол возможно, а если оно возможно, то я охотнее готов приписать это открытие величайшим математикам древности, чем относить его к заслугам праздной фантазии какого-нибудь монаха или софиста. По другим рассказам, Прокл уничтожил готский флот при помощи серы: в воображении наших современников слово "сера" тотчас наводит на мысль о порохе, а эту догадку подкрепляет покрытое таинственным мраком искусство Проклова ученика Анфемия.
У одного уроженца города Траллы (в Азии) было пять сыновей, из которых каждый отличался и искусством, и успехом в избранной профессии. Олимпий изучил римскую юриспруденцию и в теории, и на практике. Диоскор и Александр были искусными докторами; но первый из них употреблял свои познания на пользу своих сограждан, тогда как более честолюбивый его брат приобретал богатства и известность в Риме. Слава грамматика Метродора и слава Анфемия, который был математиком и архитектором, дошли до слуха императора Юстиниана, который пригласил их переехать в Константинополь, и в то время как один из них преподавал молодому поколению правила красноречия, другой наполнял столицу и провинции более долговечными памятниками своего искусства. Этот последний был побежден красноречием своего соседа Зенона в ничтожном споре, возникшем касательно стен или окон их домов, которые были смежны; но оратор был, в свою очередь, побежден искусным механиком, коварные, хотя и безвредные, проделки которого неясно описаны невежственным Агафием. Он поставил в одной из комнат нижнего этажа несколько сосудов, или котлов, с водой и прикрыл отверстия каждого из них кожаными трубками, которые суживались на концах и были искусно проведены промеж перекладин и балок соседнего дома. Под котлами был разведен огонь; пар от кипевшей воды проникал внутрь трубок; от усилий сжатого воздуха дом пришел в сотрясение, и его испуганные обитатели, конечно, дивились тому, что испытанное ими землетрясение никем не было замечено в городе. Другой раз друзья, сидевшие за столом у Зенона, были ослеплены невыносимо ярким светом, который блестел в их глазах от зеркал Анфемия; они были поражены шумом, который он производил тем, что приводил в столкновение какие-то мелкие и издававшие звук кусочки; наконец, оратор объявил трагическим тоном сенату, что простой смертный должен преклоняться перед могуществом такого противника, который потрясает землю трезубцем Нептуна и подражает грому и молнии самого Юпитера. Монарх, дошедший в своей склонности к постройкам до вредной и дорого стоившей страсти, поощрял и употреблял в дело дарования Анфемия и его сотоварища Исидора Милетского. Любимые архитекторы Юстиниана представляли свои планы и свои затруднения на его усмотрение и скромно сознавались, что их ученые соображения ничего не стоят в сравнении с интуитивными познаниями или небесным вдохновением такого императора, который постоянно имел в виду счастье своих подданных, славу своего царствования и спасение своей души.
Главная церковь, посещенная основателем Константинополя св. Софии, или вечной Мудрости, была два раза уничтожена пожаром, в первый раз вслед за изгнанием Иоанна Златоуста, во второй раз в день Ники, во время мятежа синих и зеленых. Лишь только мятеж прекратился, христианское население стало сожалеть о своей нечестивой опрометчивости; но оно могло бы радоваться этому несчастью, если бы предвидело, как будет великолепен новый храм, к постройке которого горячо приступил благочестивый Юстиниан по прошествии сорока дней. Место было очищено от развалин; под постройку было отведено более обширное пространство, а так как потребовалось согласие собственников смежной земли, то им было выдано непомерно высокое вознаграждение благодаря горячему нетерпению и трусливой совести монарха. Анфемий составил план, и его гений руководил трудами десяти тысяч рабочих, которым никогда не откладывали далее вечера выдачу жалованья изящными серебряными монетами. Сам император, одевшись в полотняную тунику, ежедневно наблюдал за ходом их работ и поощрял их усердие своим фамильярным обхождением, своей заботливостью и своими наградами. Новый собор Св. Софии был освящен патриархом через пять лет одиннадцать месяцев и десять дней после того, как был заложен его фундамент, и среди происходившего по этому случаю торжества Юстиниан с благочестивым тщеславием восклинул: "Слава Господу, признавшему меня достойным совершить столь великое дело: я победил тебя, о Соломон!" Но не прошло и двадцати лет, как гордость римского Соломона была унижена землетрясением, разрушившим восточную часть здания. Настойчивость того же монарха возвратила зданию его прежнее великолепие, и Юстиниан праздновал, на тридцать шестом году своего царствования, вторичное освящение храма, который и по прошествии двенадцати столетий остается величественным памятником его славы. Архитектура Св.Софии, превращенной в настоящее время в главную мечеть, служила предметом подражания для турецких султанов, и это почтенное здание до сих пор возбуждает страстный восторг в греках и более разборчивую любознательность в европейских путешественниках. На зрителя производит неприятное впечатление несимметричность его полукуполов и идущих откосом сводов; западному фасаду, служащему главным входом, недостает простоты и великолепия, а по своим размерам здание не может равняться с многими из латинских соборных церквей. Но тот архитектор, который впервые соорудил воздушный купол, заслуживает похвалы и за смелость замысла, и за его искусное исполнение.