Во время одного торжественного празднества, на которое готы съехались в Равеннский дворец, царственный юноша выбежал из апартаментов своей матери и со слезами гордости и гнева жаловался на то, что он был прибит в наказание за свое упорное непослушание. Варвары пришли в негодование от нанесенного их монарху оскорбления; они стали обвинять регентшу в заговоре против его жизни и против его прав на престол и повелительным тоном потребовали, чтобы внук Теодориха был избавлен от унизительного повиновения женщинам и педантам и был бы воспитан, как доблестный гот, в обществе себе равных и в славном невежестве своих предков. Этим грубым требованиям, будто бы выражавшим желание всего народа, Амаласунта была вынуждена подчинить и свой рассудок, и самые дорогие желания своего сердца. Король Италии занялся пьянством, женщинами и грубыми деревенскими забавами, а презрение, с которым этот неблагодарный юноша стал относиться к матери, ясно обнаруживало замыслы его любимцев, которые были ее личными врагами. Окруженная домашними недоброжелателями, Амаласунта вступила в тайные переговоры с императором Юстинианом, получила от него уверения в дружеском приеме, а между тем отослала на хранение в Эпир, в город Диррахий, сокровище из сорока тысяч фунтов золота. И для ее репутации, и для ее личной безопасности было бы гораздо лучше, если бы она отказалась от борьбы с недовольными варварами и удалилась в Константинополь, где могла жить в покое и в довольстве. Но она увлеклась честолюбием и жаждой мщения, и, в то время как ее корабли стояли на якоре внутри гавани, она ожидала известий об удаче преступления, которое ее страсти оправдывали или одобряли, как удовлетворение правосудия. Трое самых опасных недовольных были удалены поодиночке на границы Италии под предлогом возложенного на них поручения или военного командования; они были умерщвлены ее тайными агентами, а кровь этих знатных готов доставила королеве-матери неограниченную власть над равеннским двором и навлекла на нее заслуженную ненависть свободного народа. До сих пор она оплакивала поведение своего сына; но ей скоро пришлось оплакивать его невозвратимую утрату, а смерть, постигшая Аталариха в шестнадцатилетнем возрасте вследствие его невоздержанной жизни, оставила его мать без всякой твердой опоры или легальной власти.
Вместо того чтобы подчиниться законам своей родины, признававшим за основное правило, что право на престол не может переходить по наследству от копья к прялке, дочь Теодориха возымела неисполнимое на практике намерение разделить внешние отличия верховной власти с одним из своих двоюрдных братьев, а самую сущность этой власти удержать в своих собственных руках. Этот двоюрдный брат принял ее предложение с глубоким уважением и с притворной признательностью, и красноречивый Кассиодор известил сенат и императора, что Амаласунта и Феодат вступили на италийский престол. По своему происхождению (его мать была сестра Теодориха) Феодат не имел особых прав на такое отличие, а Амаласунта остановила на нем свой выбор потому, что презирала его за жадность и малодушие, которые лишили его любви италийцев и уважения варваров. Но его раздражало заслуженное им презрение; притеснения, которым он подвергал своих тосканских соседей, были заглажены справедливой королевой и навлекли на него ее укоры, а готские вожди, действовавшие сообща, потому что все они были одинаково виновны перед королевой и все одинаково ее ненавидели, старались расшевелить его нерешительную и робкую натуру. Лишь только были разосланы поздравительные письма, королеву Италии заключили в тюрьму на небольшом острове озера Болсены и после непродолжительного там содержания задушили ее в ванне по приказанию или по наущению нового короля, который научил своих буйных подданных, как проливать кровь их монархов.
Юстиниан с удовольствием взирал на раздоры готов, а предложенное им, в качестве союзника, посредничество служило прикрытием и пособием для честолюбивых замыслов завоевателя. Его послы потребовали, на публичной аудиенции, уступки крепости Лилибея, выдачи десяти беглых варваров и уплаты вознаграждения за разграбление одного небольшого городка на иллирийской границе; но они втайне вели переговоры с Феодатом, склоняя его к уступке Тосканской провинции, и убеждали Амаласунту выпутаться из ее опасного и тревожного положения путем добровольной уступки Италийского королевства. Пленная королева нашлась вынужденной подписать притворное и раболепное письмо; но посланные в Константинополь римские сенаторы рассказали всю правду насчет ее бедственного положения, и Юстиниан через посредство нового посла стал энергично ходатайствовать за ее жизнь и свободу. Однако тайные инструкции того же сановника были составлены в интересах жестокосердной и завистливой Феодоры, которая опасалась присутствия и чар более красивой соперницы: своими коварными и двусмысленными подстрекательствами он ускорил совершение преступления, которое было так выгодно для римлян, выразил при известии о смерти Амаласунты скорбь и негодование и объявил от имени своего государя вечную войну против вероломного убийцы. В Италии, точно так же как и в Африке, вина узурпатора, по-видимому, оправдывала нападение Юстиниана; но заготовленные им военные силы были бы недостаточны для покорения могущественного королевства, если бы их малочисленность не была восполнена громким именем, гением и искусством героя. При особе Велисария состоял избранный отряд телохранителей, которые служили верхом и были вооружены копьями и щитами; его кавалерия состояла из двухсот гуннов, трехсот мавров и четырех тысяч союзников, а пехота состояла лишь из трех тысяч исавров. Держась такого же направления, как и в свою первую экспедицию, римский консул бросил якорь перед Катанией, в Сицилии, с целью привести в ясность, как велики оборонительные средства этого острова, и затем решить, можно ли попытаться завоевать его или же следует спокойно продолжать плавание к берегам Африки. Он нашел плодородную страну и дружески расположенное население. Несмотря на упадок земледелия, Сицилия все еще снабжала Рим хлебом; фермеры были освобождены от обременительного военного постоя, и готы, вверившие защиту острова его жителям, имели некоторое основание жаловаться на их измену и неблагодарность; вместо того чтобы просить и ожидать помощи от короля Италии, жители Сицилии охотно отвечали на первые требования Велисария изъявлениями покорности, и эта провинция, бывшая первым плодом Пунических войн, была снова присоединена к Римской империи, от которой так долго была отторгнута. Только стоявший в Палермо готский гарнизон попытался сопротивляться; но после непродолжительной осады его заставили сдаться при помощи оригинальной военной хитрости. Велисарий ввел свои корабли в самую глубь гавани, приказал прикрепить к самым вершинам мачт лодки при помощи веревок и блоков и наполнил эти лодки стрелками, которые с этой высоты господствовали над городским валом. После этой неутомительной, хотя и вполне успешной кампании, завоеватель с торжеством вступил в Сиракузы во главе своих победоносных войск и раздавал народу золотые медали в тот день, когда он так блестяще закончил год своего консульства. Он провел зимний сезон во дворце прежних королей среди развалин греческой колонии, когда-то имевшей в окружности двадцать две мили; но весной, перед наступлением праздника Пасхи, опасный мятеж африканских войск заставил его приостановить дальнейшее исполнение своих замыслов.
Карфаген был спасен появлением Велисария, внезапно высадившегося на берег с тысячью телохранителей. Две тысячи солдат, на преданность которых нельзя было полагаться, снова стали под знамя своего прежнего главнокомандующего, и он без всяких колебаний прошел более пятидесяти миль, отыскивая неприятеля, к которому обнаруживал притворное сострадание и презрение. Восемь тысяч мятежников были объяты ужасом при его приближении; они были при первой атаке разбиты наголову благодаря искусству вождя, и эта бесславная победа могла бы восстановить в Африке внутреннее спокойствие, если бы победитель не был торопливо отозван в Сицилию для укрощения мятежа, вспыхнувшего в его отсутствие в его собственном лагере. Бесчинство и неповиновение были общим недугом того времени; только один Велисарий был одарен способностью и повелевать, и исполнять чужие приказания.