С этим двусмысленным выражением могли безмолвно согласиться и приверженцы, и недруги последнего собора. Самые здравомыслящие христиане одобряли этот способ введения веротерпимости; но их рассудок был слаб и легко поддавался посторонним влияниям, а их пылкие собратья относились с презрением к их покорности, называя ее трусостью и раболепием. Нелегко было держаться строгого нейтралитета по отношению к такому предмету, на котором сосредоточивались, и людские мысли и людские толки; книга, проповедь, молитва снова разжигали пламя полемики, а личная вражда между епископами то разрывала, то снова скрепляла узы, связывавшие верующих. Промежуток между Несторием и Евтихием был наполнен тысячью оттенков языка и мнений; одинаково мужественные, но неодинаково сильные египетские акефалы, и римские первосвященники стояли на двух противоположных концах богословской лестницы. Акефалы, у которых не было ни царя, ни епископа, держались в течение трехсот с лишним лет в стороне от александрийских патриархов, которые приняли константинопольское вероисповедание, не требуя формального осуждения Халкидонского собора. Папы предали константинопольских патриархов анафеме за то, что они приняли александрийское вероисповедание, не выразив формального одобрения постановлениям того же собора. Их непреклонный деспотизм вовлек в эту духовную заразу самые православные из греческих церквей, стал отвергать или подвергать сомнению законность их таинств и в течение тридцати пяти лет поддерживал раскол между Востоком и Западом, пока не подвергнул окончательному осуждению память четырех византийских первосвятителей, осмелившихся не признавать над собой верховной власти св. Петра. До истечения этого периода времени непрочное перемирие между Константинополем и Египтом было нарушено усердием соперничавших прелатов. Македоний, которого подозревали в привязанности к Несториевой ереси, защищал постановления Халкидонского собора, находясь в опале и в изгнании, между тем как преемник Кирилла пытался купить осуждение этого собора взяткой в две тысячи фунтов золота.
При лихорадочном состоянии умов того времени смысл или, вернее, звук одного слова мог нарушить спокойствие империи. Трисагион (трижды святой) "Свят, свят, свят Господь Бог бранных сил!" был, по мнению греков, тот самый гимн, который с начала веков пели ангелы и херувимы перед престолом Божьим и который был поведан константинопольской церкви путем откровения в половине пятого столетия. Жители Антиохии из благочестия прибавили к нему слова: "который был распят за нас"; это признательное обращение или к одному Христу, или ко всем лицам св. Троицы могло быть оправдано установленными богословием правилами, и оно было мало-помалу усвоено католиками, и восточными, и западными. Но оно было придумано одним монофизитским епископом; этот подарок врага был сначала отвергнут как ужасное и опасное богохульство, а император Анастасий едва не поплатился за такое опрометчивое нововведение троном и жизнью. Жители Константинополя не имели понятия ни о каком разумном принципе политической свободы, но они считали за законный повод к восстанию изменение цвета ливреи на тех, кто участвовал в скачках, или изменение оттенков в таинственных учениях, которые преподавались в школах. Два соперничавших хора пели в соборной церкви Трисагион с вышеупомянутой предосудительной прибавкой и без нее, а когда у певчих истощались голосовые средства, они прибегали к более солидным аргументам — к палкам и к каменьям; император наказал зачинщиков, а патриарх защищал их, и судьба короны и митры была поставлена в зависимость от исхода этой важной борьбы. На улицах внезапно появились бесчисленные толпы мужчин, женщин и детей; легионы выстроившихся в боевом порядке монахов руководили этим сборищем, поощряли его своими возгласами и сами сражались во главе его: "Христиане! Настал день мученичества; будем защищать нашего духовного пастыря; анафема манихейскому тирану; он недостоин престола".
Таков был боевой клич католиков, и галеры Анастасия стояли перед дворцом готовыми к отплытию, пока патриарх не простил раскаявшегося императора и не успокоил взволнованную толпу. Торжество Македония было непродолжительно, так как он вскоре после того был отправлен в ссылку; но фанатизм его паствы снова разгорелся по поводу того же вопроса: "Было ли одно из лиц св. Троицы распято на кресте?". Ради столь важного дела партии синих и зеленых на время прекратили свои раздоры и своими совокупными усилиями парализовали деятельность властей гражданской и военной. Ключи от городских ворот и знамена городской стражи были сложены на форуме Константина, который был главным местом стоянки и лагерем верующих. День и ночь они были постоянно заняты или тем, что распевали гимны в честь своего Бога, или тем, что грабили и убивали служителей своего государя. Они носили на пике голову монаха, который был любимцем императора и которого они называли другом врага Святой Троицы, а от зажигательных снарядов, пущенных ими в еретические строения, неразборчивое пламя охватило самые православные здания. Статуи императора были разрушены, а он сам скрывался в одном из предместий до тех пор, пока не осмелился просить своих подданных о пощаде. Анастасий появился на поставленном в цирке троне без диадемы на голове и в позе просителя. Католики пропели в его присутствии свой настоящий Трисагион, с радостью приняли сделанное им через посредство глашатая предложение отречься от престола, выслушали кем-то сделанное им замечание, что так как все не могут царствовать, то необходим предварительный выбор нового монарха, и получили обещание казни двух непопулярных чиновников, которых император без колебаний отдал на съедение львам. Для таких неистовых, но скоротечных восстаний служил поощрением успех Виталиана, который с армией из гуннов и болгар, большей частью исповедовавших языческую религию, объявил себя поборником католической веры. Во время этого благочестивого восстания он опустошил Фракию, осадил Константинополь, истребил шестьдесят пять тысяч своих христианских единоверцев, пока наконец не добился возвращения изгнанных епископов, исполнения требований папы и утверждения постановлений Халкидонского собора; этот православный договор был против воли подписан умиравшим Анастасием и более точно исполнялся дядей Юстиниана. Таков был исход первой из тех религиозных войн, которые велись от имени Бога Мира его последователями.