Я обманул бы ожидания читателя, если бы умолчал об уничтожении александрийской библиотеки, которое было описано ученым Абул-Фарадисом. Амр был одарен более любознательным и более благородным умом, чем большинство его соотечественников, и в часы досуга арабский вождь находил удовольствие в беседах с последним учеником Аммония, Иоанном, которому было дано прозвище Филопонусаза его тщательные труды по части грамматики и философии. Одобренный этими фамильярными сношениями,Филопонус осмелился просить подарка, который был в его глазах неоценим, а в глазах варваров ничего не стоил: он попросил, чтобы ему отдали великолепную библиотеку, которая была единственной военной добычей, оставленной завоевателем без внимания. Амр был расположен исполнить желание грамматика, но по своей строгой честности не хотел отчуждать даже самой малоценной собственности без разрешения халифа, а хорошо известный ответ Омара был внушен невежеством фанатика: "Если эти произведения греков согласны с книгой Божией, то они бесполезны и нет никакой надобности сохранять их; если же они не согласны с этой книгой, то они вредны и должны быть уничтожены". Это решение было приведено в исполнение со слепою покорностью: массы бумаги или пергамента были распределены между четырьмя тысячами городских бань, и таково было невероятное множество этих книг, что это драгоценное топливо едва могло быть израсходовано в течение шести месяцев. С тех пор как Династии Абул-Фарадиса вышли в свет в латинском переводе, эта басня постоянно повторялась и все ученые с благочестивым негодованием оплакивали непоправимую утрату этих памятников учености, искусств и гения древних народов. Что касается меня, то я сильно расположен отвергать и самый акт, и его последствия. Этот факт действительно неправдоподобен. "Читайте и удивляйтесь!" - восклицает сам историк, а одиночному свидетельству иноземца, писавшего свой рассказ на границах Мидии по прошествии шестисот лет, служит противовесом молчание двух более древних летописцев, которые оба были христиане, оба были египетские уроженцы и между которыми самый древний - патриарх Евтихий - подробно описывал завоевание Александрии. Строгий приговор Омара противоречил разумному и правоверному принципу магометанских казуистов: они положительно утверждают, что не следует предавать пламени приобретенные путем завоевания священные книги иудеев и христиан и что закон не воспрещает правоверным пользоваться плодами мирской учености - произведениями историков и поэтов, докторов и философов. Первые преемники Мухаммеда, быть может, отличались более склонным к разрушению религиозным рвением; но в настоящем случае пламя должно бы было скоро потухнуть по недостатку топлива. Я не буду пересказывать всех несчастий, постигших александрийскую библиотеку, - не буду говорить ни о пожаре, который невольно зажег в ней Цезарь ради собственной защиты, ни о зловредном ханжестве христиан, старавшихся уничтожить памятники идолопоклонства. Но если мы проследим ряд современных свидетельств от эпохи Антонинов до эпохи Феодосия, то мы придем к убеждению, что в царском дворце и в храме Сераписа уже не было тех четырех или семисот тысяч волюмов, которые были собраны любознательностью и щедростью Птолемеев. Книгохранилище, быть может, и служило украшением для церкви и для резиденции патриархов; но если громадная масса полемических сочинений Ариан и Монофизитов действительно была сожжена в публичных банях, то философ может с улыбкой заметить, что, в конце концов, эти сочинения принесли хоть какую-нибудь пользу человечеству. Я искренно сожалею о тех более ценных библиотеках, которые погибли при разрушении Римской империи; но когда я соображаю, какой длинный промежуток времени отделяет нас от этой эпохи, какой вред причиняло невежество и какие бедствия были последствием войн, я удивляюсь не столько нашим утратам, сколько уцелевшим сокровищам. Много оригинальных и интересных фактов предано забвению; произведения трех великих римских историков дошли до нас в искаженном виде, и мы лишены множества интересных лирических, ямбических и драматических произведений греческой поэзии. Тем не менее мы должны с признательностью вспоминать о том, что время и случайные несчастья пощадили те классические произведения, которые считались у древних самыми гениальными и самыми знаменитыми; древние ученые, произведения которых дошли до нас, изучали и сравнивали произведения своих предшественников, и мы не имеем никакого основания предполагать, чтобы какая-либо важная истина, какое-либо полезное открытие в сфере искусства или в природе могли ускользнуть от любознательности нашего времени.