Военные предприятия мусульман получили от пророка священный характер; но между его разнообразными поручениями и между примерами его собственной жизни халифы принимали за руководство правила веротерпимости, с помощью которых можно было обезоруживать сопротивление неверных. Аравия считалась храмом и наследственным достоянием Мухаммедова Бога; но на все другие, населявшие землю народы, он не взирал с такою же заботливостью и любовью. Его поклонники считали себя вправе истреблять политеистов и идолопоклонников, которым было незнакомо Его имя; но более благоразумная политика заменила требования закона, и магометанские завоеватели Индостана после нескольких вспышек религиозной нетерпимости пощадили пагоды этой благочестивой и многолюдной страны. Последователи Авраама, Моисея и Иисуса были торжественно приглашены принять совершенное откровение Мухаммеда; но если они предпочитали уплату умеренной дани, им предоставляли свободу совести и религиозного культа. На полях сражений обреченные на смерть пленники сохраняли свою жизнь, если соглашались исповедовать ислам; женщин заставляли переходить в веру их повелителей, а путем воспитания малолетних пленников мало-помалу увеличивалось число искренних новообращенных. Но миллионы тех африканцев и азиатов, которые увеличивали туземные отряды правоверных арабов до небывалых размеров, заявляли о своей вере в единого Бога и в его пророка не столько по принуждению, сколько под влиянием соблазна. Стоило повторить краткое изречение и позволить обрезать крайнюю плоть - и подданный или раб, пленник или преступник мгновенно превращался в свободного и равноправного товарища победоносных мусульман. Этим путем можно было загладить всякие грехи и освободиться от всяких обязательств: обет безбрачия уступал место удовлетворению природных влечений; труба сарацинов пробуждала деятельные умы, погрузившиеся в дремоту внутри монастырей, и, среди этого повсеместного переворота, каждый член нового общества достигал такого уровня, какой соответствовал его способностям и его мужеству. Толпу одинаково соблазняли и те блага, которыми арабский пророк награждал в этой жизни, и те невидимые блага, которые он сулил в будущей жизни, а из любви к ближнему мы готовы верить, что многие из новообращенных искренно верили в истину и святость его откровения. Пытливому политеисту это откровение должно было казаться согласным и с человеческою натурой, и с натурой божества. Более чистая, чем система Зороастра, и более великодушная, чем закон Моисеев, Мухаммедова религия могла казаться менее несогласной с рассудком, чем те мистерии и суеверия, которые извращали в седьмом столетии простоту евангельского учения.
В обширных персидских и африканских провинциях магометанство с корнем уничтожило национальную религию. Между восточными сектами только двусмысленная теология магов сохранила свое существование; но светские произведения Зороастраможно было при некоторой ловкости прицеплять к нити божественного откровения под прикрытием высокочтимого имени Авраама. Их принцип зла, демона Аримана можно было выдавать и за соперника бога света, и за его создание.
В персидских храмах не было икон; но поклонение солнцу и огню можно было клеймить названием грубого и преступного идолопоклонства. Пример Мухаммеда и благоразумие халифов установили более снисходительную точку зрения; маги или гербы были причислены вместе с иудеями и с христианами к тому народу, который держится писаного закона, и даже в третьем столетии хиджры город Герат еще представлял резкий контраст между религиозным фанатизмом частных людей и публичной веротерпимостью. Магометанские законы обеспечивали гражданскую и религиозную свободу живших в Герате гебров под условием уплаты ежегодной дани; но недавно построенную скромную мечеть совершенно затемнял своим великолепием стоявший неподалеку древний храм Солнца. Один фанатичный имам стал жаловаться в своих проповедях на это скандальное соседство и стал укорять правоверных за их малодушие или равнодушие. Возбужденный его проповедями народ стал бесчинствовать; два молитвенных дома были преданы пламени, и на свободном месте был немедленно заложен фундамент для постройки новой мечети. Обиженные маги обратились с жалобой к владетелю Хорасана; он обещал им справедливое удовлетворение, но - к общему удивлению - четыре тысячи почтенных и пожилых гератских граждан единогласно поклялись, что языческое капище никогда не существовало; расследование прекратилось, а совесть мусульман (говорит историк Мирхонд) удовлетворялась этой священной и похвальной ложной клятвой. Впрочем, персидские храмы приходили в упадок большею частью вследствие постепенной и всеобщей отвычки посещать их. Эта отвычка была постепенна, потому что не относилась ни к какому особому времени или месту и не сопровождалась ни гонениями, ни сопротивлением. Она была всеобщей, потому что все страны от Шираза до Самарканда усвоили религию Корана, а уцелевшее местное наречие свидетельствует о том, что тамошние мусульмане были родом персы. Жившие среди гор и степей упрямые неверные держались суеверия своих предков, и слабое воспоминание о теологии магов сохранилось в Кирманской провинции, вдоль берегов Инда, среди укрывшихся в Сурате изгнанников и в той колонии, которую шах Аббас основал в прошлом столетии у ворот Исфахана. Главный первосвященник удалился на гору Эльбурс, находившуюся в восемнадцати милях от города Иезда: вечный огонь (если он еще не перестает гореть) недоступен для взоров неверных; но его местопребывание служит школой, прорицалищем и целью для благочестивых странствований гербов, которые отличаются резкими и однообразными чертами лица, свидетельствующими о том, что в их крови нет никакой посторонней примеси. Восемьдесят тысяч семейств ведут там невинную и трудолюбивую жизнь под управлением своих старшин; средства существования они извлекают из некоторых оригинальных произведений промышленности и из занятия различными промыслами, а землю они возделывают с тем усердием, которое внушается религиозным долгом. Их невежество устояло против деспотизма шаха Аббаса, который прибегал и к угрозам, и к пыткам из желания получить от них пророческие книги Зороастара, и эти ничтожные остатки магов существуют до сих пор благодаря умеренности или презрению их теперешних монархов.