Подвиги Мусы были совершены на закате его жизни, хотя он и старался скрывать свои лета, окрашивая свою седую бороду красным порошком. Но влечение к деятельности и славе еще поддерживало в его душе юношеский пыл, и он смотрел на обладание Испанией как на первый шаг к завоеванию Европы. Окончив грозные военные приготовления и на море, и на суше, он намеревался снова перейти через Пиренеи с целью проникнуть в Галлию и в Италию, окончательно уничтожить приходившее в упадок владычество франков и лангобардов и проповедовать единство Божие с алтаря Ватикана. Затем, поработив германских варваров, он предполагал пройти вдоль берегов Дуная от его устья до Эвксинского моря, ниспровергнуть владычество греков или римлян в Константинополе и, возвратясь из Европы в Азию, соединить вновь приобретенные владения с Антиохией и с сирийскими провинциями. Но люди с дюжинным умом находили нелепым это обширное и, быть может, легкоисполнимое предприятие, и увлекшемуся своими мечтами завоевателю скоро напомнили о его рабской зависимости. Друзья Тарика ясно доказали, как велики были его заслуги и как несправедливо с ним поступили; дамаскское правительство не одобрило поведения Мусы и заподозрило его намерения, и за то, что он медлил исполнением приказания лично явиться к халифу, ему было прислано другое, более суровое и более решительное приказание. Неустрашимый посланец халифа прибыл в лагерь Мусы, находившийся в Луго, в Галисии, и остановил его лошадь за узду в присутствии сарацинов и христиан. Честность самого Мусы или честность его войск не допускала мысли о неповиновении, а его опала была смягчена отозванием его соперника и дозволением возложить на его сыновей Абдаллаха и Абделазиза управление находившимися под его властью двумя странами. Его продолжительное триумфальное шествие от Сеуты до Дамаска служило выставкой африканской добычи и испанских сокровищ; четыреста знатных готов в небольших золотых коронах и с такими же перевязями выделялись из состава его свиты, а число пленных мужского и женского пола, выбранных по знатности происхождения или по красоте, доходило, как полагают, до восемнадцати или даже до тридцати тысяч человек. Когда он достиг Тивериады, в Палестине, тайный посланец от халифова брата и наследника престола Солаймана известил его об опасной болезни Валида и о желании Солаймана приберечь победные трофеи для своего собственного царствования. Если бы Валид выздоровел, мешкотность Мусы была бы признана преступной; он продолжал свой путь, а нашел на престоле недруга. На разбирательстве перед пристрастным судьей в присутствии популярного соперника он был уличен в лживости и в недобросовестности, а наложенная на него пеня в двести тысяч золотых монет если не довела его до нищеты, то служила доказательством его хищничества. За оскорбительное обхождение с Тариком он был наказан таким же оскорблением; после того как этот ветеран-главнокомандующий был публично наказан плетьми, он простоял целый день на солнце перед входом во дворец и, наконец, был отправлен в ссылку, прикрытую благочестивым названием пилигримства в Мекку. Злоба халифа могла бы удовлетвориться гибелью Мусы; но он боялся мщения могущественного и оскорбленного семейства и решился истребить его. Исполнение смертного приговора было втайне и торопливо возложено на верных слуг престола и в Африке, и в Испании, и при этой кровавой расправе были нарушены если не принципы, то внешние формы правосудия. Абделазиз пал под мечом заговорщиков в Кордовской мечети или в тамошнем дворце; они обвиняли своего губернатора в притязаниях на царские почести и в его скандальном браке с вдовой Родриго Эгилоной, оскорблявшем предрассудки и христиан и магометан. Из утонченного жестокосердия голова сына была принесена к отцу с оскорбительным вопросом, узнает ли он черты лица мятежника. “Да! - воскликнул он с негодованием. - Мне хорошо знакомы черты его лица, я утверждаю, что он невиновен и призываю на голову виновников его смерти такую же, и более заслуженную, участь”. Старость и упадок духом предохранили Мусу от новых проявлений монаршего гнева, и он от сердечной скорби испустил дух в Мекке. С его соперником обошлись более благосклонно: Тарику простили его заслугу и дозволили смешаться с толпою рабов. Мне неизвестно, был ли граф Хулиан награжден смертию, которой был вполне достоин; но если он и получил эту награду, то не от руки сарацинов; а рассказ о неблагодарности этих последних к сыновьям Витицы опровергается самыми неоспоримыми свидетельствами. Двум царственным юношам были возвращены наследственные поместья их отца, но после смерти старшего из них, Эбы, доля его дочери была самовольно захвачена ее дядей Сигебутом. Дочь готского принца обратилась с жалобой к халифу Хишаму и добилась того, что ей возвратили ее долю наследства; но ее выдали замуж за одного знатного араба, и ее два сына - Исаак и Ибрагим - были приняты в Испании с тем почетом, на который им давали право их знатное происхождение и богатство.
Завоеванные провинции приобретают много общего с родиной завоевателей вследствие переселения этих последних и вследствие склонности туземного населения к подражанию, - и Испания, которую поочередно окрашивали своею кровью то карфагеняне, то римляне, то готы, усвоила после нескольких поколений и арабское имя, и арабские нравы. Первые завоеватели и сменявшие один другого первые двадцать наместников халифа имели при себе многочисленную свиту из гражданских и военных должностных лиц, покидавших узкую сферу своей домашней жизни для погони за фортуной на далекой чужбине; основание магометанских колоний благоприятствовало и частным, и общественным интересам, и испанские города с гордостью старались увековечивать воспоминание о том племени или о том округе, к которому принадлежали их восточные прародители. Победоносные, хотя и разноплеменные, отряды Тарика и Мусы усвоили название испанцев в знак того, что они были первыми завоевателями страны; тем не менее они дозволяли своим египетским единоверцам участвовать в заселении их колоний, основанных в Мурсии и в Лиссабоне. Царские легионы были переселены из Дамаска в Кордову, из Эмесы в Севилью, из Киннасрина или Халкиды в Хаэн, из Палестины в Альхесирас и в Медина-Сидонию. Уроженцы йеменские и персидские рассеялись по окрестностям Толедо и внутри страны, а плодородная территория Гренады была отдана десяти тысячам сирийских и иракских всадников, принадлежавших к самым чистокровным и самым знатным арабским племенам. Наследственная вражда этих племен поддерживала дух соревнования, иногда приносивший пользу, но чаще навлекавший опасности. Через десять лет после завоевания халифу была представлена географическая карта Испании с описанием ее морей, рек и гаваней, населения и городов, климата, почвы и минеральных богатств. В течение двух столетий к дарам природы присоединялась земледельческая, промышленная и торговая деятельность предприимчивого народа, а плоды его трудолюбия были преувеличены его досужею фантазией. Первый из царствовавших в Испании Омейядов искал поддержки христиан и в своем эдикте о мире и покровительстве удовольствовался умеренною данью в размере десяти тысяч унций золота, десяти тысяч фунтов серебра, десяти тысяч коней, стольких же мулов, тысячи кирас и стольких же шлемов и пик. А самый могущественный из его преемников собирал с тех же владений ежегодную дань в двенадцать миллионов сорок пять тысяч динариев или золотых монет, что составляет около шести миллионов фунтов стерлингов, то есть такую сумму, которая в десятом столетии, по всему вероятию, превышала сумму всех доходов, какие получались христианскими монархами. В его столичном городе Кордове было шестьсот мечетей, девятьсот бань и двести тысяч домов; он предписывал законы восьмидесяти городам первого разряда и тремстам городам второго и третьего разрядов, а по плодоносным берегам Гвадалквивира были красиво разбросаны двенадцать тысяч селений или поселков. Арабы, быть может, впадали в преувеличения, но, судя по их рассказам, Испания никогда не была так счастлива, так богата, так хорошо возделана и так многолюдна, как под их владычеством.