В арабских библиотеках точно так же, как и в европейских, большая часть бесчисленных волюмов имела местный интерес и мнимое достоинство. Там были собраны: ораторы и поэты, приспособлявшие тон своих произведений к вкусам и нравам своих соотечественников; очерки истории всеобщей и частной, содержание которых с каждым поколением обогащалось новыми героями и новыми событиями; кодексы и комментарии по части юриспруденции, заимствовавшие свой авторитет из Мухаммедова закона; истолкования Корана и правоверной традиции и масса богословов - полемиков, мистиков, схоластиков и моралистов, принадлежавших, по мнению скептиков, к низшему разряду писателей, а по мнению верующих - к высшему. Произведения научного или умозрительного содержания могли быть разделены на четыре разряда - на философские, математические, астрономические и медицинские. Сочинения греческих философов были переведены на арабский язык и снабжены объяснениями, а некоторые из ученых трактатов, подлинники которых утрачены, дошли до нас в сделанных на Востоке переводах, благодаря тому, что там изучали сочинения Аристотеля и Платона, Евклида и Аполлония, Птолемея, Гиппократа и Галена. Между различными системами мышления, изменявшимися вместе с современными вкусами, арабы избрали философию Аристотеля, одинаково понятную или одинаково непонятную для читателей всех веков. Платон писал для афинян, и его аллегорический стиль слишком тесно связан с языком и с религией греков. После падения этой религии перипатетики снова вышли из неизвестности и одержали верх в словопрениях восточных сект, а много времени спустя после того испанские магометане восстановили в латинских школах изучение произведений Аристотеля. Физика, - в том виде, как она преподавалась в Академии и в Ликее, - замедляла развитие настоящих знаний, так как была основана не на наблюдениях, а на аргументах. Метафизика бесконечного или конечного духа нередко обращались в орудие суеверий; но теоретические и практические занятия диалектикой укрепляют умственные способности; десять Аристотелевых категорий обобщают наши идеи и приводят их в порядок, а его силлогизм есть самое острое орудие для диспутов. Им искусно пользовались в сарацинских школах; но так как он более годен для обнаружения заблуждений, чем для отыскания истины, то не следует удивляться тому, что новые поколения наставников и учеников постоянно вращались в одном и том же круге логических аргументов. Математика отличается тем особым преимуществом, что с течением времени она может только подвигаться вперед, но не может отступать назад. Но геометрию - если я не введен в заблуждение - итальянцы пятнадцатого столетия нашли в том же положении, в каком она находилась у древних, и каково бы ни было происхождение слова алгебра, сами арабы скромно сознаются, что основателем этой науки был грек Диофант. Они более успешно занимались астрономией, которая, возвышая человеческий ум, научает людей презрительно относиться и к крошечным размерам планеты, на которой они живут, и к их кратковременному существованию. Дорогие инструменты для астрономических наблюдений были доставлены ал-Мамуном; а страна халдейцев по-прежнему доставляла обширную поверхность и безоблачный горизонт. Сначала на равнинах Сеннара, а потом на равнинах Куфы его математики тщательно измерили один градус большего земного круга и определили всю окружность нашего шара в двадцать четыре тысячи миль. Со времен владычества Аббассидов до времен владычества внуков Тамерлана звезды были предметом тщательных наблюдений, но без помощи телескопа, а Астрономические Таблицы, багдадские, испанские и самаркандские, исправили некоторые мелкие ошибки, но не осмелились отвергнуть гипотезу Птолемея и не сделали ни одного шага к открытию Солнечной системы. При восточных дворах научные истины могли иметь успех лишь при содействии невежества и глупости, и тот астроном, который не захотел бы унижать своей учености или своей чести вздорными астрологическими предсказаниями, был бы предметом общего презрения. Но в медицине арабы стяжали заслуженные похвалы. Имена Мезуа и Гебера, Разиза и Авиценны стоят наряду с именами греческих знатоков этой науки; в городе Багдаде восемьсот шестьдесят докторов имели разрешение заниматься своей доходной профессией, а школа в Салерно, обязанная своим возникновением арабской учености, распространила по Италии и по Европе знакомство с этим целебным искусством. Успех каждого профессора мог зависеть от личных достоинств и от случайных причин; но мы в состоянии сделать более основательную оценку их познаниям по анатомии, ботанике и химии, - по этим трем основам их теории и практики. Суеверное уважение к мертвым заставляло и греков, и арабов ограничиваться вскрытием пчел и четвероногих; с самыми крупными и самыми доступными для наблюдения частями человеческого тела доктора были знакомы во времена Галена, но для более тщательных исследований нужны были микроскопы и зонды, употребляемые новейшими знатоками этого дела. Успехи ботаники зависят от человеческой предприимчивости, и сделанные в жарком поясе открытия могли обогатить гербарий Диоскори-да двумя тысячами растений. Некоторые традиционные сведения о химии, быть может, втайне сохранялись в египетских храмах и монастырях; много полезных практических сведений было добыто теми, кто занимался искусствами и мануфактурами; но химия как наука обязана своим происхождением и своими усовершенствованиями трудам сарацинов. Они прежде всего стали употреблять для дистилляции перегонный куб, получивший от них свое название; они разлагали произведения трех царств на составные части, исследовали различие и свойства щелочной соли и кислот и стали извлекать из ядовитых металлов приятные и целебные медикаменты. Но арабская химия всего более занималась превращением металлов и отыскиванием эликсиров бессмертия; рассудок и состояния тысяч людей пропали в горниле алхимии, а к преследованию этой великой цели поощряли три достойных сотрудника - тайна, вымысел и суеверие.
Но мусульмане сами лишили себя главных выгод, доставляемых чтением произведений греческих и римских писателей, - знакомства с древностью, чистоты вкуса и свободы мышления. Гордясь богатством своего родного языка, арабы пренебрегали изучением языков иностранных. Переводчиков греческих сочинений они выбирали между подвластными им христианами, которые иногда переводили с подлинного текста, а чаще, как кажется, с сирийских переложений, и в массе астрономов и медиков, сочинения которых были изложены на языке сарацинов, нет ни одного поэта, ни одного оратора и даже ни одного историка. Гомерова мифология возбудила бы в этих суровых фанатиках отвращение; они пребывали в праздном невежестве, управляя колониями македонян и провинциями, прежде принадлежавшими Карфагену и Риму; герои Плутарха и Ливия были преданы забвению, и история мира до Мухаммеда умещалась в коротенькой легенде о патриархах, о пророках и о персидских царях. Наше образование, основанное на изучении греческих и латинских писателей, быть может, налагает на наш ум исключительный отпечаток, и я вовсе не расположен осуждать литературу и умственное направление народа, с языком которого я незнаком. Тем не менее мне известно, что классические писатели научают многому, и я полагаю, что восточные народы могли бы позаимствовать от них и сдержанное благородство слога, и изящную соразмерность частей, и внешнюю форму как видимой, так и духовной красоты, и верное описание характеров и страстей, и риторические украшения рассказа, и аргументации, и правильную постройку эпопеи и драмы. Влияние правды и рассудка сказывается в результатах еще более положительных. Философы афинские и римские наслаждались благами и отстаивали права гражданской и религиозной свободы. Их сочинения нравоучительного и политического содержания могли бы мало-помалу развязать цепи восточного деспотизма, распространить либеральную склонность к расследованиям и к веротерпимости и внушить арабским мудрецам подозрение, что их халиф был тиран, а их пророк самозванец. Но инстинкт суеверия был встревожен даже введением отвлеченных знаний, и самые взыскательные приверженцы Корана осуждали опрометчивую и зловредную любознательность ал-Мамуна. Непреклонный религиозный энтузиазм и монарха, и народа следует приписать жажде мученичества, мечтам о рае и вере в предопределение. Меч сарацинов сделался менее страшен, когда их юношество стало переходить из лагерей в школы и когда армии правоверных осмелились читать и размышлять. Тем не менее греки из безрассудного тщеславия завидовали их склонности к ученым занятиям и неохотно наделяли восточных варваров священным огнем.
Во время кровопролитной борьбы Омейядов с Аббассидами греки воспользовались удобным случаем, чтоб отмстить за вынесенные обиды и расширить свои владения. Но третий халиф новой династии Махди жестоко отплатил им за это, в свою очередь воспользовавшись тем благоприятным обстоятельством, что византийский престол был занят женщиной и ребенком, - Ириной и Константином. Армия из девяноста пяти тысяч персов и арабов была отправлена от берегов Тигра к берегам Фракийского Босфора под начальством второго сына повелителя правоверных, Харуна, или Аарона. Ее лагерь, раскинутый на противоположных высотах Хризополя, или Скутари, так что Ирина могла видеть его из своего константинопольского дворца, известил императрицу об утрате ее армий и провинций. Ее министры подписали позорный мирный договор с согласия или с тайного одобрения своей государыни, а подарки, которыми обменялись два двора, не могли замаскировать ежегодной дани в семьдесят тысяч золотых динариев, которою была обложена римская империя. Сарацины слишком опрометчиво проникли внутрь отдаленной и враждебной страны; их склонили к отступлению тем, что обещали дать им надежных проводников и снабдить их съестными припасами, и ни один грек не имел смелости намекнуть на то, что измученную неприятельскую армию можно бы было окружить и уничтожить во время ее неизбежного прохода между одной крутой горой и рекой Сангарием. Через пять лет после этой экспедиции Харун вступил на престол своего отца и своего старшего брата; это был самый могущественный и самый энергичный из монархов этого дома; он прославился на Западе тем, что был союзником Карла Великого, а читателям он знаком с детства, так как постоянно был героем арабских сказок. Его прозвище Аль-Рашида (справедливого) было запятнано истреблением благородных и, быть может, невинных бармекидов; тем не менее он был способен выслушать жалобу бедной вдовы, которая была ограблена его солдатами и осмелилась цитировать неосмотрительному деспоту изречение из Корана, угрожавшее ему судом Божиим и судом потомства.