Среди страданий, которым подверглась в ту пору доведенная до изнеможения Италия, имя Рима пробуждает в нас блестящие и печальные воспоминания. Отплывший от берегов Африки флот сарацинов осмелился войти в устье Тибра и приблизиться к городу, который и при своем упадке пользовался общим уважением в качестве метрополии христианского мира. Его ворота и вал охранялись дрожавшим от страха населением; но гробницы и храмы св. Петра и св. Павла, находившиеся в предместиях Ватикана и на дороге в Остию, оставались незащищенными. Их невидимая святость предохранила их от нападений готов, вандалов и лангобардов; но арабы не уважали ни Евангелия, ни христианской легенды, а их склонность к грабежу одобряли и возбуждали правила Корана. От христианских идолов были отобраны богатые приношения; из храма св. Петра был унесен серебряный алтарь, и если тела святых и самые здания остались в целости, то это следует приписать скорее торопливости сарацинов, чем угрызениям их совести. Во время своего наступления по Аппиевой дороге они ограбили Фунди и осадили Гаэту; но они удалились от стен Рима, и, благодаря их раздорам, Капитолий не подпал под иго меккского пророка. Такая же опасность все еще висела над головами римского населения, а его военных сил было недостаточно для борьбы с силами какого-нибудь африканского эмира. Римляне обратились за помощью к своему латинскому государю; но знамя Каролингов не устояло перед отрядом варваров; римляне задумали снова признать над собою власть греческих императоров, но такая попытка отзывалась бы изменой, а помощь была бы и далека и ненадежна. Их положение, по-видимому, стало еще более затруднительным вследствие смерти их духовного и светского правителя; но крайность заставила их отложить в сторону формальности, соблюдавшиеся при выборах пап, и интриги, которыми сопровождались эти выборы, и единогласное избрание Льва Четвертого было спасением и для церкви, и для города. Этот первосвященник был родом римлянин; в его душе пылало мужество первых веков республики, и он стоял среди развалин своего отечества, выпрямившись во весь рост, как одна из тех непоколебимых и величественных колонн, которые возвышаются над остатками римского форума. Первые дни своего царствования он посвятил на очищение мощей и перенесение их в безопасное место, на молитвы и процессии и на совершение тех торжественных религиозных церемоний, которые по меньшей мере оказывали благотворное влияние на воображение народной толпы и поддерживали в ней надежду. О средствах обороны уже давно никто не заботился, не потому, что мир считали обеспеченным, а потому, что при тогдашнем положении и тогдашней нужде никто об этом не подумал. Лев занялся восстановлением старинных городских стен, насколько это позволяли ему скудные денежные средства и свободное от других занятий время: в тех местах, которые были всех доступнее для нападения, были частию вновь построены, частию ремонтированы пятнадцать башен, из которых две господствовали над обоими берегами Тибра, а поперек реки была протянута железная цепь для того, чтобы неприятельский флот не мог подняться вверх против течения Тибра. Римлян на короткое время успокоило приятное известие, что осада Гаэты снята и что одна часть неприятельских сил погибла в морских волнах вместе со святотатственно награбленной добычей.
Но стихнувшая на время буря скоро разразилась над ними с удвоенною яростью. Царствовавший в Африке Аглабид унаследовал от своего отца денежное сокровище и армию; флот из арабских и мавританских судов после непродолжительного отдыха в портах Сардинии стал на якорь у устьев Тибра в шестнадцати милях от города, а дисциплина и многочисленность неприятеля, по-видимому, предвещали не временное нашествие, а намерение прочно утвердиться в завоеванной стране. Но предусмотрительный Лев заключил союз с вольными приморскими городами Гаэтой, Неаполем и Амальфи, находившимися в вассальной зависимости от греческой империи; в минуту опасности их галеры появились в Остийском порте под предводительством сына неаполитанского герцога Цезария - благородного и отважного юноши, уже прежде того одерживавшего победы над флотами сарацинов. Цезарий был приглашен в Латеранский дворец вместе с главными из своих товарищей, и хитрый первосвященник притворно осведомился о причине их посещения и принял с радостным удивлением ниспосланную Провидением помощь. Городская милиция в полном вооружении сопровождала своего духовного отца до Остии, где он сделал смотр военным силами своих великодушных избавителей и дал им свое благословение. Они целовали его ноги и приобщились св. Таин с воинственным благочестием, а Лев произнес молитву, в которой просил, чтоб тот же Бог, который предохранил св. Петра и св. Павла от ярости морских волн, поддержал силы его подвижников в борьбе с врагами его святого имени. После произнесения молитвы, совершенно похожей на молитву христиан, и с таким же, как христиане, мужеством мусульмане двинулись в атаку на галеры, которые держались на своих выгодных позициях вдоль берега. В ту минуту, как победа уже клонилась на сторону союзников, ее довершила с меньшею для них славою внезапная буря, с которой не были в состоянии бороться искусство и мужество самых отважных моряков. Христиане укрылись в дружеской гавани, между тем как суда африканцев рассыпались и были искрошены в куски среди утесов и островов неприятельского побережья. Те из мусульман, которые уцелели от кораблекрушения и от голода, не нашли у своих неумолимых преследователей пощады, которой они и не заслуживали. Меч и виселица уменьшили опасную многочисленность пленников, а оставленные в живых были с большею пользою употреблены на исправление тех священных зданий, которые намеревались разрушить. Первосвященник отправился во главе граждан и союзников к раке апостолов, чтоб совершить благодарственное молебствие, и тридцать арабских луков из чистого и массивного серебра, принадлежавшие к числу добычи, доставленной этою морскою победой, были развешены вокруг алтаря галилейского рыбака. В течение всего своего царствования Лев Четвертый заботился об укреплении и украшении Рима. Церкви были реставрированы и украшены; около четырех тысяч фунтов серебра было употреблено на ремонт храма св. Петра, а его святилище было украшено золотою утварью, которая весила двести шестнадцать фунтов, носила изображение папы и императора и была обложена жемчугом. Но эта пустая роскошь делает менее чести характеру Льва, чем отеческая заботливость, с которою он восстановил городские стены Горты и Америи и поселил рассеявшихся жителей Чентумчелл во вновь основанном, в двенадцати милях от морского берега, городе Леополь. Благодаря его щедрости колония корсиканцев вместе с их женами и детьми была поселена в Порто, близ устьев Тибра; для них были приведены в исправность развалившиеся городские здания; поля и виноградники были разделены между новыми поселенцами; для их обзаведения их безвозмездно снабдили лошадьми и рогатым скотом, и эти отважные изгнанники, дышавшие мщением против сарацинов, поклялись жить и умереть под знаменем св. Петра. Богомольцы, приходившие с запада и с севера поклониться раке апостолов, мало-помалу образовали обширное и многолюдное Ватиканское предместье, а их жилища носили на языке того времени, смотря по национальности жителей, название школ греческих и готских, лангобардских и саксонских. Но эту священную территорию ничто не защищало от святотатства врагов; чтоб окружить ее стенами и башнями, было истощено все, что могла приказывать правительственная власть и что могли доставлять добровольные приношения, а для четырех летних благочестивых усилий служило поощрением во всякое время года и во всяком часу дня личное присутствие неутомимого первосвященника. Свою любовь к славе - эту благородную, но мирскую страсть - он обнаружил в названии Леонинского города, которое дал Ватикану; впрочем, то, что было спесивого в этом посвящении, смягчалось христианским покаянием и смирением. Папа и его духовенство обошли окружную черту этого города босиком и в одеянии кающихся; торжественное пение совершалось на тон псалмов и молебствий; стены были окроплены святой водой и церемония закончилась молитвой о том, чтоб, под охраною апостолов и ангельской рати, и старый, и новый Рим всегда были чисты, счастливы и неприступны.
Сын Михаила Косноязычного император Феофил был один из самых деятельных и самых мужественных монархов, царствовавших в Константинополе в средние века. Во время своих наступательных и оборонительных войн он пять раз лично ходил на сарацинов, был страшен в своих нападениях и внушал своим врагам уважение даже тогда, когда терпел неудачи и поражения. В последнюю из этих экспедиций он проник в Сирию и осадил небольшой городок Созопетру - родину халифа Мутасима, отец которого Харун не расставался со своими женами и наложницами ни в мирное, ни в военное время. Сарацин был в ту пору занят борьбою с одним персидским самозванцем и был в состоянии только ходатайствовать о пощаде города, к которому питал нечто вроде сыновней привязанности. Эти просьбы побудили императора унизить его гордость ударом в такое чувствительное место. Созопетра была срыта до основания; сирийские пленники были заклеймены или обезображены с позорным жестокосердием, и тысяча пленниц были увезены с соседней территории. Находившаяся в числе этих последних матрона из дома Аббассидов с отчаяния обратилась за помощью к Мутасиму, который в качестве ее родственника счел своим долгом отмстить за нанесенные ей греками оскорбления и ответить на ее призыв. Во время царствования двух старших братьев наследственная доля младшего из них ограничивалась Анатолией, Арменией, Грузией и Землей Черкесов; благодаря такой близости к границам он имел случай развить свои воинские дарования, а между его случайными правами на прозвище Октонария самыми почетными были восемь сражений, которые он выиграл или выдержал, сражаясь с врагами Корана. Во время этой борьбы из-за личных обид войска Ирака, Сирии и Египта были набраны между арабскими племенами и турецкими ордами; кавалерия Мутасима, вероятно, была многочисленна, хотя и приходится сбавить несколько мириад с тех ста тридцати тысяч всадников, которые будто бы были посажены на лошадей, взятых из царских конюшен, а расходы на вооружение были вычислены в четыре миллиона стерлингов, или в сто тысяч фунтов золота. Армия сарацинов собралась в Тарсе и оттуда выступила тремя отрядами по большой дороге, которая вела в Константинополь; сам Мутасим командовал центром, а начальство над авангардом поручил своему сыну Аббасу, который делал первую пробу своим военным дарованием и потому вынес бы больше славы из победы и менее позора из поражения. Халиф готовился отмстить за обиду такою же обидой. Отец Феофила родился во Фригии, в городе Амории; эта колыбель императорского дома была украшена привилегиями и памятниками, и каково бы ни было равнодушие, с которым относились к ней подданные императора, в его собственных глазах и в глазах его царедворцев даже Константинополь был более дорог. Название Амория было написано на щитах сарацинов, и их три армии снова соединились под стенами обреченного на гибель города. Самые благоразумные из приближенных императора советовали ему очистить Аморий, переселить его жителей и предоставить варварам вымещать их злобу на пустых зданиях; но он принял более великодушное решение защищать родину своих предков и выдержать осаду или дать сражение. Когда две неприятельские армии сошлись на близкое расстояние, римлянам показалось, что фронт магометанской боевой линии представлял более густую массу пик и дротиков; но исход сражения не покрыл славою национальных войск ни той, ни другой стороны. Ряды арабов хотя и были прорваны, но виновниками этого успеха были тридцать тысяч персов, принятых на службу византийской империей и поселившихся там на постоянное жительство. Греки были отражены и побеждены, но виною этого были стрелы турецкой кавалерии, и если бы выпавший вечером дождь не вымочил и не ослабил тетивы у ее луков, не многим из христиан удалось бы спастись бегством вместе с императором. Они перевели дух в Дориле, на расстоянии трех дней пути от поля сражения, и Феофил, делая смотр своим дрожавшим от страха эскадронам, лишь вывел наружу причину бегства и монарха, и его войск. После того как он убедился в своем бессилии, он тщетно пытался предотвратить гибель Амория; безжалостный халиф с презрением отверг его просьбы и обещания и задержал римских послов для того, чтоб они были свидетелями его мщения. Но они едва не сделались свидетелями его позора. Энергические приступы, возобновлявшиеся в течение пятидесяти пяти дней, были отражены преданным своему долгу губернатором, испытанным в боях гарнизоном и доведенным до отчаяния городским населением, и сарацины были бы принуждены снять осаду, если бы один изменник не указал им самой слабой стороны городских стен, которую нетрудно было узнать по украшавшим ее изображениям льва и вола. Мутасим исполнил свой обет с немилосердною суровостью; не столько насытившись, сколько утомившись резней, он возвратился в свой новый, построенный близ Багдада Са-маррский дворец, между тем как несчастный Феофил вымаливал запоздалую и ненадежную помощь у своего западного соперника, императора франков. Однако при осаде Амория более семидесяти тысяч мусульман лишились жизни; за их гибель отмстили избиением тридцати тысяч христиан и страданиями стольких же пленников, с которыми неприятель обходился как с самыми ужасными преступниками. Обоюдная необходимость иногда принуждала соглашаться на обмен или на выкуп пленников; но во время национальной и религиозной борьбы между двумя империями мир не внушал доверия, а войны велись без пощады. На полях сражений редко щадили жизнь врагов; те, кому удавалось избежать смерти, были осуждены на безнадежное рабство или на изысканные пытки, и один католический император с явным удовольствием описывал, как с критских сарацинов сдирали кожу или как их погружали в котлы с кипящим маслом. Преувеличенному понятию о чести Мутасим принес в жертву богатый город, двести тысяч людей и собственность, стоившую миллионы. Тот же халиф сошел со своего коня и выпачкался в грязи для того, чтоб помочь дряхлому старику, свалившемуся в ров вместе со своим ослом. О котором из этих двух деяний он вспоминал с большим удовольствием, когда услышал призыв ангела смерти?