Сулейман был скорее раздражен, чем обескуражен потерей своей столицы; он обратился к своим подданным и союзникам с увещанием помочь ему отразить это необычайное нашествие западных варваров; тюркские эмиры подчинились требованиям долга или религии; туркменские орды собрались вокруг знамени Сулеймана, а христиане определяли численный состав всей собранной им армии приблизительно в двести тысяч или даже в триста шестьдесят тысяч всадников. Тем не менее он терпеливо выжидал, чтобы христиане удалились от морских берегов и от греческой границы, и, следя с обоих флангов за их движениями, заметил, что они с беспечной самоуверенностью продвигались вперед двумя колоннами, потерявшими из виду одна другую. Когда левая и менее многочисленная из этих колонн находилась в нескольких милях от Дорилея, во Фригии, турецкая кавалерия неожиданно напала на нее и почти совершенно ее разбила. Крестоносцы не устояли против невыносимой жары, против летевших тучами стрел и против воинственных возгласов варваров; их ряды расстроились, они упали духом, и их ослабевавшее сопротивление поддерживалось не столько военным искусством, сколько личной храбростью Боэмунда, Танкреда и Роберта Нормандского. Их ободрил вид знамен герцога Готфрида, который спешил к ним на помощь вместе с графом Вермандуа и шестидесятью тысячами всадников; а вслед за этими подкреплениями шли Раймунд Тулузский, епископ Пюийский и остальная часть священной армии. Не теряя ни минуты, крестоносцы снова выстроились в боевом порядке и возобновили сражение; они встретили такое же, как и прежде, энергичное сопротивление, и оба противника в своем обоюдном презрении к невоинственным народам Греции и Азии сознавались, что только тюрки и франки были достойны названия воинов. Их обоюдные нападения разнообразились и уравновешивались контрастом между их вооружением и дисциплиной, между прямыми атаками и обходными движениями, между копьем, которое христиане держали на перевесе, и дротиком, которым размахивали тюрки, между тяжелым и широким мечом христиан и согнутой саблей тюрок, между тяжелыми христианскими латами и легким развевавшимися от ветра магометанским одеянием, между длинным татарским луком и самострелом - этим смертоносным орудием, с которым еще не были знакомы на Востоке. Пока лошади не утомились, а в колчанах еще были стрелы, перевес был на стороне Сулеймана и четыре тысячи христиан были поражены насмерть тюркскими стрелами. К вечеру сила стала одерживать верх над ловкостью; с обоих сторон число сражавшихся было одинаково или по меньшей мере достигало таких размеров, какие были достаточны для занятия всех нужных позиций и какими были в состоянии руководить генералы; но при обходе возвышений Раймундовы провансцы зашли, быть может нечаянно, в тыл утомленного неприятеля и тем покончили борьбу, которая оставалась так долго нерешительной. Кроме массы тех безымянных людей, которые обыкновенно гибнут без счета, три тысячи языческих рыцарей были убиты во время сражения и во время преследования; лагерь Сулеймана был разграблен, а среди разнообразия найденной там драгоценной добычи, любопытство латинов было возбуждено чужестранным оружием и убранством и еще невиданными дромадерами и верблюдами. Торопливое отступление султана доказывало важность одержанной над ним победы. С уцелевшими из его армии десятью тысячами гвардейцев Сулейман очистил Румское государство и поспешил обратиться за помощью к своим восточным единоверцам и разжечь их негодование. Крестоносцы прошли пятьсот миль через опустошенные малоазиатские провинции и через покинутые жителями города, не встречая ни друзей, ни врагов. Географ в состоянии указать, где находились Дорилей, Антиохия Писидии, Иконий, Архелаида и Германикия и может сравнить эти классические названия с новейшими названиями - Старый город Эскишер, Белый город Акшер, Коньи, Эрекли и Мараш. В то время как пилигримы переходили через степь, где капля воды ценилась на вес серебра, их мучила невыносимая жажда, а когда они достигли первого ручейка, им причинили еще более вреда торопливость и невоздержанность, с которыми это беспорядочное сборище удовлетворило свою жажду. Они с трудом и с опасностью взбирались на Тавр по его крутым и скользским спускам; солдаты бросали свое оружие для того, чтобы подвигаться вперед более твердой поступью, и если бы их авангарду не предшествовал внушенный ими ужас, небольшой кучки врагов было бы достаточно для того, чтобы низвергнуть в пропасть длинные ряды этих дрожавших от страха людей. Двое из самых почтенных вождей крестоносцев, герцог Лотарингский и граф Тулузский совершали этот поход на носилках; Раймунд, как рассказывали, чудом поправился от неизлечимой болезни, а Готфрид был опасно ранен медведем в то время, как предавался грубым и опасным удовольствиям охоты в горах Писидии.
В довершение общего смятения двоюродный брат Боэмунда и родной брат Готфрида отделились от главной армии вместе со своими эскадронами, состоявшими из пятисот и из семисот рыцарей. Они быстро прошли по гористым и приморским странам Киликии от Коньи до границ Сирии. Нормандец первый водрузил свое знамя на стенах Тарса и Маль-мистры; но высокомерие и несправедливость Балдуина наконец вывели великодушного итальянца из терпения, и они направили свои освященные мечи друг против друга из-за личной и нечестивой ссоры. Для Танкреда служило руководством чувство чести, и он не искал иной награды, кроме славы; но фортуна оказалась благоприятной для более эгоистичной предприимчивости его соперника. Этот соперник был призван на помощь греческим или армянским тираном, владычествовавшим над эдесскими христианами под турецким верховенством. Балдуин принял на себя роль его сына и подвижника, но лишь только его впустили в город, он побудил жителей умертвить его отца завладел его троном и казной, расширил свои завоевания на возвышенности Армении и на равнины Месопотамии и основал первое французское или латинское княжество, просуществовавшее по ту сторону Евфрата пятьдесят четыре года.
Лето прошло, и даже осень была на исходе, а франки еще не успели проникнуть в Сирию. На их совещаниях горячо обсуждался вопрос, следует ли предпринять осаду Антиохии, или же следует разделить армию на отряды и дать ей отдых в течение зимы; влечение к деятельности и желание скорее освободить гроб Господен побудили их идти далее и это решение едва ли не было самым благоразумным, потому что с каждой минутой проволочки уменьшаются репутация и сила тех, кто нападает, и увеличиваются ресурсы тех, кто обороняется. Столицу Сирии охраняли река Оронт и железный мост с девятью арками, названный так потому, что массивные ворота двух построенных на его концах башен были сделан из железа. Меч герцога Нормандского растворил эти ворота, а его победа открыла путь для трехсот тысяч крестоносцев; несмотря на то, что немало людей погибло и дезертировало, эта цифра ясно доказывает, что многочисленность той армии, которой был сделан смотр подле Никеи, была сильно преувеличена. При описании Антиохии нелегко отыскать середину между ее древним великолепием под владычеством преемников Александра и Августа и тем упадком, в котором она находится под турецким управлением. Если четыре города Тетраполии еще сохраняли свои названия и положение, то от них должно было оставаться большое пустое пространство внутри окружности в двенадцать миль, а этот размер и число башен, доходившее до четырехсот, трудно согласовать с существованием тех пяти городских ворот, которые так часто упоминаются в истории осады. Тем не менее следует полагать, что Антиохия еще была обширной, многолюдной и цветущей столицей. Старый ветеран Багизиан командовал в крепости во главе турецких эмиров; его гарнизон состоял из шести или семи тысяч всадников и пятнадцати или двадцати тысяч пехотинцев; от меча христиан, как утверждают, погибло сто тысяч мусульман, а эта цифра, по всему вероятию, не равнялась числу тех греков, армян и сирийцев, которые не более как за четырнадцать лет перед тем подпали под иго Сельджуков. По остаткам толстых и высоких городских стен можно заключить, что они возвышались над равниной на восемьдесят футов, а там, где было приложено менее искусства и труда, защитой служили река, болота и горы. Несмотря на свои укрепления, город был несколько раз взят персами, арабами, греками и тюрками; на такой обширной окружности, без сомнения, не трудно было найти удобные пункты для нападения, и в осаде предпринятой христианами в половине октября только энергия, с которой велось это предприятие, могла служить оправданием для его смелости. Все, чего можно ожидать от физической силы и храбрости в открытом поле, было в избытке совершено подвижниками креста; они нередко бывали победителями при отражении вылазок, при фуражировках, при нападениях на обозы и при их защите и мы можем пожалеть только о том, что их подвиги иногда преувеличивались до того, что заходили за пределы правдоподобия и истины. Готфрид, как рассказывают, рассек своим мечом одного тюрка от плеча до зада; одна половина этого неверного отвалилась, а другую конь принес к городским воротам. Роберт Нормандский, выехавший навстречу к своему противнику, благочестиво воскликнул: “Я предаю твою голову демонам ада” - и одним ударом своего меча рассек эту голову до груди; но при виде таких гигантских подвигов или при слухе о них мусульмане должны были сообразить, что им следует защищаться позади городского вала, а против этого земляного или каменного вала меч и копье были бессильны. Небрежность и невежество крестоносцев делали их неспособными к медленному и последовательному ведению осадных операций; они не имели достаточно искусства, чтобы соорудить необходимые для осады машины; у них не было денег для приобретения таких машин покупкой и не было уменья употреблять их в дело. При взятии Никеи им много помог Алексей своими сокровищами и своим знанием дела; отсутствие его помощи было слабо восполнено несколькими генуэзскими и пизанскими кораблями, привлеченными к берегам Сирии религией или торговлей; съестные припасы были недостаточны, возможность отступления была сомнительна, сообщения были трудны и опасны. По небрежности или по недостатку войск, франки обложили город не со всех сторон, а гарнизон мог постоянно получать съестные припасы и новых рекрут сквозь двое городских ворот.