Но Дэмберт этим не удовольствовался; он потребовал непосредственных прав собственности на Иерусалиме и Яффу; вместо того чтобы отвечать на это требование откровенным и решительным отказом, герой вступил в переговоры с патриархом; церковь получила четвертую часть в каждом из этих двух городов и скромный епископ удовлетворился условием, что получит и три остальные части, в случае если Готфрид умрет бездетным или если он приобретет новую столицу в Каире или в Дамаске.
Без этой уступки со стороны епископа у завоевателя было бы почти совершенно отобрано его зарождавшееся королевство, состоящее только из Иерусалима, Яффы и почти двух десятков близлежащих селений и городков. На этом небольшом пространстве магометане еще владели несколькими неприступными замками, а от их нападений и вражды ежедневно страдали и земледельцы, и торговцы, и пилигримы. Воинские подвиги как самого Готфрида, так и наследовавших ему двух Боэмундов, из которых один был его родным братом, а другой двоюродным, доставили латинам более спокойствия и безопасности, а их владения с течением времени сравнились с древними царствами Иудейским и Израильским если не по числу жителей, то по объему. После завладения приморскими городами Лаодикей, Триполи, Тиром и Аскалоном при могущественном содействии флотов венецианского, генуэзского, пизанского и даже фландрского и норвежского, христианские пилигримы сделались обладателями всех морских берегов от Скандеруна до границы Египта. Князь антиохийский отвергал верховенство короля Иерусалимского, но графы Эдесский и Триполийский признавали себя его вассалами; латины владычествовали по ту сторону Евфрата, а магометане сохранили из своих завоеваний в Сирии только четыре города - Хомс, Гаму, Дамаск и Алеппо. В этих заморских колониях были введены законы и язык, нравы и титулы французской нации и латинской церкви. Согласно с феодальной юриспруденцией, главные государства и подчиненные им баронства переходили к наследникам по мужской и женской линии; но роскошь азиатского климата уничтожила смешанное и выродившееся потомство первых завоевателей, а прибытие из Европы новых крестоносцев было ничем не обеспечено, и на него нельзя было рассчитывать. Феодальная обязанность военной службы лежала на шестистах шестидесяти шести рыцарях, которые могли ожидать содействия еще от двухсот рыцарей, служивших под знаменем графа Триполийского, а каждого рыцаря сопровождали на войну четыре конных оруженосца или стрелка из лука. Церкви и города доставляли пять тысяч семьдесят пять сержантов (по всему вероятию, пехотных солдат) так что все военные силы королевства не могли превышать одиннадцати тысяч воинов, - а это были очень слабые средства обороны против бесчисленных полчищ сарацинов и тюрок. Но самым надежным оплотом служили для Иерусалима рыцари гошпиталя св. Иоанна Соломонова храма; это было странное сочетание монашеской жизни с военной, созданное фанатизмом, но удовлетворявшее требованиям политики. Цвет европейского дворянства стремился к ношению креста этих почтенных орденов и к произнесению установленных ими обетов; их мужество и дисциплина никогда им не изменяли, а подаренные им вскоре после их возникновения двадцать восемь тысяч ферм или поместьев доставили им возможность содержать для защиты Палестины регулярную армию, состоявшую из кавалерии и пехоты. Суровость монастырской жизни скоро улетучилась в занятиях военным ремеслом; мир был скандализован гордостью, жадностью и безнравственностью этих христианских воинов; их притязания на особые льготы и на собственную юрисдикцию нарушали согласие церкви и государства, а их завистливое соперничество было постоянной угрозой для общественного спокойствия. Но в период самой сильной нравственной распущенности, рыцари Госпиталя и Храма не утрачивали своей неустрашимости и своего фанатизма; они не хотели жить по правилам Христа, но всегда были готовы умереть за него, и это учреждение перенесло от гроба Господня на остров Мальту тот дух рыцарства, который был и причиной, и последствием крестовых походов.
Дух свободы, которым проникнуты феодальные учреждения, господствовал во всей своей силе среди добровольных подвижников креста, избравших своим вождем самого достойного между собой равными. В среде азиатских рабов, не способных оценить или заимствовать то, что достойно подражания, была введена модель политической свободы. Законы этого французского королевства истекали из самого чистого источника равенства и справедливости; главным и необходимым условием их существования было согласие тех, от кого они требовали покорности и чье благосостояние они имели в виду. Лишь только Готфрид Булонский принял звание верховного сановника, он обратился публично и частным образом за указаниями к тем из латинских пилигримов, которым были всего ближе знакомы европейские законы и обычаи. Из собранных таким путем материалов и по указаниям и с одобрения патриарха и баронов, духовенства и мирян, Готфрид составил так называемые Assises de Jerusalem - этот драгоценный памятник феодальной юриспруденции. Новый кодекс, скрепленный печатями короля патриарха и виконта Иерусалимского, был положен на хранение в гробе Господнем; с течением времени в него мало-помалу вносились улучшения и к нему почтительно обращались всякий раз, как в палестинских трибуналах возникал какой-нибудь трудный вопрос. С утратой королевства и города все было утрачено, но отрывки писаного закона сохранялись заботливой традицией и непостоянным практическим применением до половины тринадцатого столетия; кодекс был восстановлен пером графа Яффского Иоанна Ибелина, одного из главных феодальных владельцев, а его окончательный пересмотр был совершен в 1369 году для практического применения в том королевстве, которое было основано латинами на острове Кипр.
Введенные конституцией справедливость и свобода охранялись двумя неравноправными трибуналами, которые были учреждены Готфридом Булонским после завоевания Иерусалима. Король лично председательствовал в верхней палате или палате баронов. Между этими последними самыми выдающимися были князь Галилеи, владетель Сидона и Кесарии и графы Яффы и Триполи, к которым, быть может, следует присовокупить констабля и маршала; все они были равноправны и были судьями один над другим. Но все дворяне, владевшие своими землями в непосредственной зависимости от короны, имели право и были обязаны заседать в королевской палате, а каждый из баронов отправлял таким же образом правосудие в собрании своих собственных ленных владельцев. Связь между верховными владельцем и вассалом была неунизительна и добровольна; один должен был оказывать уважение своему покровителю, а другой должен был оказывать покровительство своему подчиненному, но они были обоюдно связаны долгом чести, а этот долг мог быть с одной и с другой стороны нарушен небрежностью или уничтожен обидой. Подсудность дел брачных и по завещениям была смешана с религией и захвачена духовенством; но гражданские и уголовные процессы дворян, вопросы о переходе их ленных владений по наследству и о правах владельцев находились исключительно в ведении верхней палаты. Каждый из ее членов был судьей и охранителем прав общественных и личных. Он был обязан отстаивать законные права своего верховного владетеля и словами и мечом, но если несправделивый верховный владетель посягал на свободу или на собственность вассала, товарищи этого последнего были обязаны вступиться за него и словом и делом. Они смело доказывали его невиновность и справедливость его жалоб, требовали возвращения ему свободы или владений; в случае безуспешности их просьб, они отказывались от исполнения своих собственных обязанностей, освобождали своего сотоварища из тюремного заключения и прибегали ко всяким средствам для его защиты, не нанося никакой личной обиды своему верховному повелителю, личность которого всегда была в их глазах священной. Состоявшие при палате адвокаты были искусны и многоречивы в своих защитительных речах, в своих возражениях и ответах на возражения; но аргументы и свидетельские показания нередко заменялись судебными поединками и Иерусалимские регламенты допускают во многих случаях это варварское учреждение, которое было лишь мало-помалу уничтожено европейскими законами и нравами.