В десятый день после прибытия в Скутари, крестоносцы приготовились и как воины, и как католики к переправе через Босфор. Это предприятие, действительно, было опасно; течение было широко и быстро; в тихую погоду воды Эвксинского моря могли занести в среду флота неугасимый греческий огонь, а противолежащие берега Европы охранялись выстроившимися в боевом порядке семьюдесятью тысячами всадников и пехотинцев. В этот достопамятный день небо было ясно и стояла прекрасная погода; латины разделились на шесть отрядов или дивизий; первый отряд, служивший авангардом, находился под начальством графа Фландрского - одного из самых могущественных христианских принцев по искусству и по многочисленности его стрелков из самострелов. Четыре следующие отряда находились под начальством брата графа Фландрского Генриха, графов Сен-Поля и Блуа, и Матвея Монморанси; этот последний мог гордиться тем, что в его отряде добровольно служили маршал и дворянство Шампани. Шестой отряд, составлявший арьергард и резерв армии, находился под начальством маркиза Монферратского, стоявшего во главе германцев и ломбардцев. Боевые кони, оседланные и покрытые длинными попонами, которые тащились по земле, были поставлены на плоскодонные суда (palandres), а рыцари стояли подле своих коней в полном вооружении с застегнутыми шлемами на голове и с копьями в руках. Их многочисленная прислуга, состоявшая из сержантов и стрелков, поместилась на транспортных судах, а каждое транспортное судно было взято на буксир одной из сильных и быстрых на ходу галер. Эти шесть отрядов переехали через Босфор, не встретив ни неприятеля, ни каких-либо препятствий; каждый отряд и каждый солдат желал высадиться первым, и решимость победить или умереть была всеобщей. Рыцари, соперничавшие один с другим в презрении к опасностям, бросились в своем тяжелом вооружении в воду в то время, как она была им по пояс; их мужество воодушевило сержантов и стрелков, а оруженосцы спустили подъемные мосты плоскодонных судов и перевели лошадей на берег. Рыцари еще не успели сесть на коней, сформировать свои эскадроны и взять свои копья наперевес, а семьдесят тысяч греков уже скрылись из виду; трусливый Алексей подал пример своим войскам и только по разграблении покинутого им богатого павильона латины узнали, что они сражались с самим императором. Они решились воспользоваться смятением спасавшегося бегством неприятеля и проложить себе путь внутрь гавани посредством нападения с двух сторон. Галатская башня, в предместьи Пере, была взята французами приступом, а венецианцы взяли на себя более трудную задачу - прорвать преграду или цепь, которая была протянута от этой башни к византийскому берегу. После нескольких безуспешных усилий они одолели это препятствие своей неустрашимой настойчивостью; остатки греческого флота, состоявшие из двадцати военных кораблей, были частью потоплены, частью захвачены венецианцами; громадные цепи были перерезаны или прорваны тяжестью галер и победоносный венецианский флот, не потерпев никакого вреда, стал на якоре в константинопольской гавани. Эти отважные подвиги доставили остальным военным силам латинов, состоявшим только из двадцати тысяч человек, возможность приступить к осаде столицы, в которой было более четырехсот тысяч жителей, способных, но не желавших взяться за оружие для защиты своего отечества. Эта цифра заставляет предполагать, что в городе было около двух миллионов жителей; но как бы она ни была преувеличена в сравнении с действительностью, вера в ее достоверность лишь воспламенила бесстрашное мужество нападающих.
При выборе способа нападения, французы и венецианцы расходились в мнениях, так как каждая из двух наций предпочитала тот способ борьбы, к которому была привычна. Венецианцы не без основания утверждали, что в Константинополь было всего легче проникнуть со стороны моря и гавани. Французы могли с честью для себя утверждать, что они достаточно долго вверяли свою жизнь и свою фортуну легким ладьям и прихотливому элементу и потому громко требовали приличной для рыцарей борьбы пешими или на конях, но на твердой земле и лицом к лицу с врагом. Они благоразумно пришли к такому соглашению, что каждая из двух наций возьмется за то, что всего более соответствует ее характеру; под охраной флота армия достигла оконечности гавани; перекинутый через реку каменный мост был торопливо приведен в исправность и шесть французских отрядов раскинули в виду столицы свой лагерь на базисе треугольника, простирающегося на четыре мили от гавани до Пропонтиды. Расположившись на краю широкого рва и у подножия высокого городского вала, они имели достаточно досуга, чтоб взвесить трудность своего предприятия. Из городских ворот часто выходили то с правой, то с левой стороны их маленького лагеря, отряды кавалерии и легкой пехоты, которые забирали мародеров, уничтожали в окрестностях съестные припасы, заставляли крестоносцев браться за оружие по пяти и по шести раз в день и принудили их построить палисаду и окопы для их собственной безопасности. Оттого ли, что венецианцы не доставили съестных припасов в достаточном количестве, или оттого, что франки были слишком обжорливы, в лагере стали раздаваться обычные и, быть может, основательные жалобы на голод и лишения; муки оставалось только на три недели, а отвращение солдат к соленому мясу побудило их употреблять в пищу мясо их лошадей. Дрожавшего от страха узурпатора поддерживал его зять Феодор Ласкарис - храбрый юноша, мечтавший о роли спасителя своего отечества и о верховной власти; равнодушных к судьбе своего отечества греков пробудила опасность, угрожавшая их религии; но самую твердую надежду они возлагали на силу и мужество гвардии, состоявшей, по словам современный писателей, из варангов, датчан и англичан. После непрерывных десятидневных усилий почва была выровнена, ров был засыпан, апроши осаждающих были подведены правильно и двести пятьдесят военных машин стали очищать вал от его защитников, разрушать стены и подкапываться под самый фундамент. Лишь только образовалась брешь, были приставлены штурмовые лестницы; благодаря своей многочисленности и своей выгодной позиции, защитники города отразили отважных латинов, но они восхищались мужеством тех пятнадцати рыцарей и сержантов, которые, взобравшись на стену, не покидали этого опасного пункта, пока не были сброшены оттуда вниз или взяты в плен императорскими гвардейцами. Со стороны гавани морская атака велась венецианцами более успешно и этот находчивый народ употребил в дело все средства, какие только были известны до изобретения пороха. Галеры и корабли выстроились в два ряда так, что их фронт вытянулся на протяжение тройного полета стрелы; для быстро двигавшихся галер служили поддержкой тяжелые и высокие суда, у которых палуба, корма и башни служили платформами для военных машин, стрелявших поверх первой линии. Солдаты, соскочив с галер на берег, немедленно приставили свои штурмовые лестницы и стали взбираться по ним; большие суда, подвигавшиеся более медленно в промежутках, спустили подъемные мосты и таким образом открыли путь по воздушному пространству от своих мачт до вала. Среди боя всякий мог заметить почтенного дожа, стоявшего в полном вооружении у кормы своей галеры. Перед ним развевалось большое знамя св. Марка; его угрозы, обещания и просьбы воодушевляли гребцов; его корабль первым пристал к берегу и Дандоло был первый воин, вышедший на берег. Народы восхищались самоотвержением слепого старца, не подумав о том, что его преклонные лета и недуги уменьшали цену его жизни и увеличивали цену бессмертной славы. Знамя республики было внезапно водружено невидимой рукой (знаменосец, вероятно, был убит) на городском валу; венецианцы быстро завладели двадцатью пятью башнями и, безжалостно прибегнув к помощи огня, принудили греков очистить соседний городской квартал. Дож послал своим союзникам извещение о своем успехе, но опасность, в которой они находились, заставила его прекратить нападение. Великодушно заявив, что он предпочитает умереть вместе с пилигримами, чем одержать победу ценой их гибели, Дандоло отказался от приобретенного успеха, отозвал свои войска и поспешил на помощь к своим союзникам. Он нашел шесть измученных и уменьшившихся числом французских отрядов окруженными шестидесятью эскадронами греческой кавалерии, из которых самый незначительный был более многочислен, чем самое большое из французских подразделений. Стыд и отчаяние побудили Алексея сделать последнее усилие и вывести все свои войска на бой; но когда он увидел, что латины выстроились в порядке и не падают духом, им овладела робость и после нескольких стычек на большом расстоянии от лагеря он к вечеру отвел назад свои войска. Его страх усилился от ночного безмолвия или от ночной суматохи; собрав сокровище из десяти тысяч фунтов золота, трусливый узурпатор, постыдно покинув свою жену, свой народ и свой трон, сел в барку, переехал среди ночной темноты через Босфор и высадился с позорной безопасностью в одной маленькой фракийской гавани. Лишь только греческая знать узнала о его бегстве, она стала искать пощады и мира в темнице, где слепой Исаак ежеминутно ожидал появления палача. Исаак, обязанный непостоянству фортуны и спасением своей жизни и своим вторичным возвышением, облекся в императорскую порфиру и снова воссел на престоле среди павших к его стопам рабов, у которых он не был в состоянии различить непритворный страх от притворной радости. Утром следующего дня военные действия были приостановлены и латинские вожди были поражены удивлением при получении послания от законного императора, который выражал нетерпеливое желание обнять своего сына и наградить своих великодушных избавителей.