То, что мы сказали ранее об отмене древних римских зрелищ, не должно быть принимаемо без всяких исключений, так как устройство во время карнавала игр на Тестацейской горе и в Агональном цирке было регулировано законом или городскими обычаями. Сенатор председательствовал на этих играх с большой пышностью; он назначал и раздавал награды, состоявшие из золотого кольца или из так называемого pallium’а, сделанного из шерстяной или из шелковой материи. Потребные на этот предмет ежегодные расходы покрывались налогом с иудеев, а к беганию взапуски, к конским скачкам и к состязанию на колесницах присоединялись более благородные бои на копьях и турниры, в которых принимали участие семьдесят два юных римлянина. В 1332 году был устроен в самом Колизее бой быков, по примеру мавров и испанцев, а в дневнике одного современного писателя ярко обрисованы нравы того времени. Для зрителей было поставлено достаточное число скамеек, а прокламация, которую распространяли на всем пространстве, отделяющем Рим от Римини и от Равенны, приглашала людей благородного происхождения выказать свое искусство и мужество в этом опасном состязании. Знатные римские дамы разделились на три отряда и поместились на трех галереях, которые были на этот день (3 сентября) обтянуты красной шерстяной материей. Прекрасная Jacova di Rovere шла во главе за-тибрских дам, принадлежавших к той чистой, туземной расе, которая и до сих пор сохранила черты лица и характера древних римлянок. Остальные городские дамы по обыкновению принадлежали или к партии Колонна, или к партии Орсини; обе партии гордились многочисленностью и красотой своих женщин; один историк превозносил красоту Савеллы Орсини, а Колонна сожалели об отсутствии самой юной представительницы их рода, вывихнувшей себе ногу в саду Нероновой башни. Один из пожилых и почтенных граждан назначал по жребию очередь бойцов, которые выходили на арену для борьбы с рассвирепевшим быком пешими и, как кажется, без всякого другого оружия, кроме копья. Наш летописец отметил имена, значки и девизы двадцати самых выдающихся рыцарей. В этом числе находятся имена самых знатных жителей Рима и церковной области — Малатеста, Полента, Делла Валле, Кафарелло, Савелли, Капоччио, Конти, Аннибальди, Альтиери, Кореи; их значки соответствовали их личным вкусам или их положению; их девизы выражали надежду или отчаяние и дышали любовною страстью и мужеством. "Я здесь одинок подобно младшему Горацию", — признавался неустрашимый иноземец; "я живу в печали" — было девизом вдовца; "я горю под пеплом" — было девизом скромного влюбленного; "я обожаю Лавинию или Лукрецию" — этими двусмысленными словами выражалась вновь возникшая любовь; "моя преданность так же чиста" — было девизом того, кто избрал для себя белый цвет; "кто сильнее меня?" — спрашивал тот, для кого служила девизом львиная шкура; "если я утону в крови, как будет приятна такая смерть", — это было желание свирепого мужества. Из гордости или из осторожности Орсини не хотели выходить на арену, на которой подвизались трое из их наследственных соперников, указывавших в своих девизах на величие имени Колонна: "я могуч даже в грусти"; "я столько же могуч, сколько велик", "если я погибну, и вы (то есть зрители) погибнете вместе со мной"; по мнению одного современного писателя, эти слова были намеком на то, что другие знатные роды были подданными Ватикана, но одни Колонна служили опорой для Капитолия. Происходившие в амфитеатре бои были опасны и кровопролитны. Каждый из бойцов выступал в свою очередь на арену для борьбы с быком, и следует полагать, что победа была на стороне четвероногих животных, так как на месте легло не более одиннадцати быков, между тем как на стороне их противников было девять раненых и восемнадцать убитых. Некоторым из самых знатных семейств приходилось оплакивать понесенные утраты; но пышные похороны, происходившие в церквах св. Иоанна Латеранского и св. Марии Маджиоре, служили для народа новым праздничным развлечением. Конечно не в таких боях должны были бы проливать свою кровь римляне; но порицая их безрассудство, мы должны отдать справедливость их мужеству, и те знатные добровольцы, которые выставляли напоказ свою пышность и рисковали своей жизнью перед глазами своих возлюбленных, возбуждают в нас более благородное сочувствие, чем те тысячи пленников и преступников, которых нужно было силою тащить на место побоища.