й ссоре Кантакузин одержал верх благодаря содействию турок, которые на этот раз пустили в Европе глубокие и прочные корни, а теснимый и на море, и на суше юный император нашелся вынужденным искать убежища у живших на острове Тенедос латинов. Его смелость и упорство побудили победителя сделать такой шаг, после которого примирение становилось невозможным: Кантакузин назначил своего сына Матвея соправителем, облек его в пурпуровую мантию и этим путем перенес право престолонаследия в род Кантакузинов. Но Константинополь еще не утратил привязанности к роду своих прежних монархов, и эта последняя обида ускорила возвращение престола законному монарху. Один знатный генуэзец принял сторону Палеолога, получил обещание, что за него выдадут сестру императора, и совершил государственный переворот, имея в своем распоряжении две галеры и вспомогательный отряд из двух с половиною тысяч человек. Под предлогом какого-то несчастья галеры испросили разрешения войти в маленькую гавань; городские ворота растворились, и на возгласы латинов: "Долгая жизнь и победа императору Иоанну Палеологу!" — население отвечало восстанием. Кантакузин еще мог рассчитывать на многочисленных и преданных приверженцев, но он уверяет в своей истории (неужели он воображал, что ему кто-нибудь поверит?), что его деликатная совесть помешала ему одержать победу, которая была несомненна, что он отказался от престола, добровольно повинуясь голосу религии и философии, и что он с удовольствием облекся в монашеское одеяние и поступил в монашеское звание. После того как он перестал быть монархом, его преемник не мешал ему пользоваться репутацией святого: его остальная жизнь была посвящена благочестию и ученым занятиям; и в константинопольских монастырских кельях, и на Афонской горе монах Иоасаф пользовался особым уважением, как светский и духовный отец императора, и если он покидал свое убежище, то не иначе как в качестве мирного ходатая — для того чтоб преодолеть упорство своего непокорного сына и вымолить от него помилование. Однако и внутри монастыря ум Кантакузина находил для себя занятие в богословских спорах. Он изощрялся в полемических нападках на иудеев и на магометан и при всех переменах своего общественного положения с одинаковым рвением вступался за божественный свет горы Фавор, служивший предметом того достопамятного спора, которым завершились религиозные безрассудства греков. Индийские факирыи монахи восточной церкви были одинаково убеждены в том, что, вполне отрешившийся от умственных и физических способностей, чистый дух способен возвыситься до того, что будет наслаждаться созерцанием божества. Какие мнения и привычки господствовали в монастырях Афонской горы, всего лучше видно из следующих слов одного аббата, славившегося в одиннадцатом столетии: "Когда вы остались одни в вашей келье, — говорит этот проповедник аскетизма, — затворите вашу дверь и сядьте в уголке; вознеситесь умом над всем, что суетно и преходяще; наклоните вашу бороду и ваш подбородок к груди; устремите ваши взоры и ваши мысли на середину вашего живота — туда, где находится пупок, — и ищите то место, где находится седалище души — сердце. Сначала все будет для вас неясно и неутешительно, но если вы будете это делать и днем и ночью, вы почувствуете несказанную радость, и лишь только душа отыщет место сердца, она будет окружена мистическим и небесным светом". Этот свет был продуктом болезненной фантазии, пустого желудка и пустого мозга, но квиетисты признавали его за чистую и цельную сущность самого Божества, а пока это безрассудство не проникало далее Афонской горы, простодушные отшельники не допытывались, каким образом божественная сущность могла быть материальной субстанцией и каким образом телесные очи могли созерцать бесплотную субстанцию. Но в царствование Андроника Младшего эти монастыри посетил калабрийский монах Варлаам, который был одинаково сведущ и в философии, и в богословии, владел языками греческим и латинским и был одарен таким изворотливым умом, что был способен отстаивать самые противоположные мнения сообразно с тем, чего требовали интересы данной минуты. Один нескромный аскет раскрыл перед любознательным путешественником тайну мысленной молитвы, и Варлаам воспользовался этим случаем, чтоб поднять на смех квиетистов, считавших пупок за седалище души, и чтоб обвинить монахов Афонской горы в ереси и богохульстве. Его нападки принудили самых ученых монахов отвергать или скрывать простодушные верования своих собратьев, и Григорий Палама ввел схоластическое различие между сущностью Божества и ее проявлениями. По мнению Григория, недоступная сущность Божества пребывает среди несотворенного и вечного света, и это спасительное убеждение святых проявилось для приверженцев горы Фавор в преображении Христа. Однако это различие не могло избегнуть обвиненией в многобожии; вечность света горы Фавор вызвала энергичные возражения, и Варлаам обвинил паламитов в признании двух вечных субстанций, двух Богов — видимого и невидимого. Чтоб спасти свою жизнь от ярости монахов Афонской горы, калабриец удалился в Константинополь, где своей угодливостью и хорошими манерами снискал милостивое расположение и высшего придворного служителя, и императора. И придворные, и горожане вовлеклись в этот богословский спор, разгоравшийся среди бедствий междоусобной войны; но Варлаам уронил свое учение в общественном мнении тем, что спасся бегством и совершил вероотступничество; паламиты одержали верх, а их противник Патриарх Иоанн Априйский был низложен по единодушному согласию всех политических партий. В качестве императора и богослова Кантакузин председательствовал на том собрании греческих епископов, которое признало несотворенный свет горы Фавор за догмат веры, а после того как человеческий рассудок уже вынес столько унижений, его не могли глубоко оскорбить тем, что к старым нелепостям присовокупили только одну новую. Немало свертков бумаги или пергамента было исписано спорщиками, а закоренелые сектанты, упорно отвергавшие этот новый православный догмат, были лишены почестей христианского погребения; но в следующем столетии этот вопрос был предан забвению, и мне неизвестно, что помогло искоренить Варлаамову ересь — секира палача или сожжение на кострах.