Душа, словно из пороков соткана. Она и сама не понимает, когда умудрилась свернуть не туда… Разве она всегда была такой? Разве не ей всегда восхищались, хвалили? Считали образцом для подражания? Всё ложь…
Лучше бы она сидела на психотропных таблетках, а не отравляла себя им постепенно и без остатка. Выбор сделан, и назад дороги уже нет. Босыми ногами прямиком в ад. Моральные ценности? Были ли они у нее, хотя бы когда-то?
Плевать. Когда они втроём на войне были, уже тогда жили с уверенностью, что завтра не настанет. Не строили планов на будущее. Они втроём, как проклятые, не от мира всего, и неспособные разорвать этот порочный круг. Кто-то из них всегда будет тянуть другого за собой. Это проклятие, расплата за всё то, что они сотворили на этой чёртовой войне.
Им бы быть по разные стороны баррикад и больше никогда не встречаться, но кажется, злодейка-судьба имела на них совершенно иные планы.
На устах Орочимару злорадная ухмылка. Взгляд плотоядный, как у змеи, которая глаз со своей жертвы не сводит. Мышка в западне и это всё, что ему надо.
Ощущение власти над её телом. И осознание такое сладострастное на вкус, потому что она пришла к нему сама. Такого исхода он не видел даже в самых своих извращенных фантазиях.
Сенджу — непреклонная, упрямая и непокорная. Самая сильная из женщин, которых он когда-либо встречал, сломается в его руках…. Добровольно. Один из лучших подарков судьбы.
Орочимару, как безумный коллекционер, имеющий, нездоровую тягу к талантливым и сломленным. Сколько душ он уже загубил и сколько еще загубит…? Они как его личная коллекция затопленных кораблей.
Но она необычный случай… Драгоценный экземпляр. Цунаде уникальная в своём роде. Она гений в своем ремесле, нет больше в медицине, таких, как она.
Ему нравится копаться в её демонах, дай волю и он бы вскрыл её грудную клетку, залез в самую глубь… Разрезал бы черепушку, чтобы проникнуть к ней в голову, чтобы у неё не осталось ни одного укромного местечка. Чтобы она не могла скрыть от него свои мысли, желания больше нигде и никогда. Полное доминирование. Орочимару во всём абсолютный тиран, не привыкший ни с кем и ничем делиться. Особенно, своими игрушками…
Вот, только Сенджу никогда не будет принадлежать ему полностью… И этот очевидный факт заставляет его хотеть её еще больше.
Всегда желать невозможного. Получить недостижимое. Растоптать собственноручно.
Она чертовски сексуальна и хороша в постели. Её пухлые губы умеют многое, и то, как она сладко стонет под ним каждый раз, заставляет его забыть собственное имя.
”— Ты должна выбрать стоп-слово, — его голос холоден, изо льда высечен и у неё от него мороз по коже. Когда он заламывает ей руки над головой, властно связывает тугим узлом запястья. Веревка крепкая, и царапает бархат кожи. Орочимару управляет ей с помощью собственной чакры, даже Цунаде с её выдающимися физическими данными, придется хорошо постараться, чтобы из неё освободиться.
Он игриво кусает за мочку женского уха, скользит языком по заветной жилке на шее, в то время как её пульс начинает набирать стремительные обороты. Кажется, что он наполняет её грудную клетку черным цветом, заполняет все её мысли похотливыми желаниями. Она прогибается в пояснице, когда мужские, цепкие руки резко сжимают в ладонях женские ягодицы. Громкий выдох и волна возбуждения, нетерпения полного.
— Оно мне и не нужно, — она пожимает плечами, смотрит в змеиные глаза своими широко распахнутыми лисиными очами слишком пристально.
Руки Орочимару отстраняются от женского тела, одна из ладоней резко сжимается в кулак. Она видит на его привычно беспристрастном лице мгновенную перемену. В глазах, как в двух золотых янтаря сверкнула вспышка раздражения, что очень удивило Цунаде. Она, кажется, слышала, как сейчас громко хрустнули костяшки его кулака.
— Стоп-слово, — жестко вторит он снова, она знает уж слишком хорошо этот тон его голоса. Этот привкус металла на губах, презрение в каждой ноте. Он с таким тоном отрывает головы своим врагам, обращается с ними так, будто они не ниндзя вовсе, а пыль под его ногами. Пустое место.
Сенджу криво усмехается, но не удостаивает его ответа. Потому что гордости внутри слишком много. Потому что в голове стопа нет, и никакое слово здесь уже не поможет. Она без тормозов.
Цунаде даже не успевает среагировать, как путы, что были на ее руках, за мгновение ока исчезли с её запястий.
— Уходи, — он смотрит на неё сверху вниз и создается впечатление, будто сейчас он больше всего на свете хочет не трахнуть её, а уничтожить.
Сенджу молчит, кусает свои губы, недоумевая, какую на этот раз игру он затеял, но не двигается с места. Может быть, он просто хочет заставить её умолять? Унизить её в полной мере?
Тогда причём тут этот странный взгляд? Почему он так смотрит, словно хочет стереть её в порошок?
— Либо ты играешь по моим правилам, либо никак, Цунаде — Орочимару не повышает голос, он говорит бархатистым шёпотом, но в его словах, интонации столько яда, презрения, что у неё создается впечатление, будто её ударили по лицу. В жестах столько брезгливости, омерзения к ней, словно еще секунду назад, она была для него целой вселенной, а сейчас превратилась в пустое место. Ей в этот момент хочется переломать ему рёбра, чтобы он харкал кровью и больше никогда не произносил её имени.
Не нужно было идти к нему. Даже он не способен её понять, ту степень отчаяния, в которой она сейчас тонет, просто захлебывается.
— Мудак, — единственное, что она говорит на прощание, небрежно надевает на себя одежду и хлопает дверью.
Орочимару привык быть хозяином положения. Он диктует правила игры. Он привык требовать, а не соответствовать. Она оставляет его злым, распылённым, а в стену вонзается кунай, хотя бледное лицо всё равно выглядит беспристрастным. Внутри злоба и гнев играет.
Потому что она идиотка. Самоубийца. Ничего не изменилось с того дня на озере. И он блядски разочарован.
Цунаде возвращается к себе, и хочет забыть этот грешный момент слабости вместе с рассветом. Она опускается на пол и обнимает себя за колени, делает рваный вдох. Эмоции зашкаливают, а она уже давно без царя в голове. Всё это большая ошибка её сломанной жизни, и она просто не понимает, как удержать себя на плаву. ”
Ей бы в небо, взлететь, как птица, но поломаны крылья. Ей бы сбежать, навсегда исчезнуть. Хотелось бы, чтобы люди забыли её имя и не помнили изломленные черты лица. Ей бы никогда больше не встречать рассвет и не задыхаться от боли каждый раз, когда наступает закат.
Закат пропитан им. Её несбыточной любовью. Её наивными, девичьими надеждами о том, что они будут вместе до конца, до гробовой доски. Они должны были сгинуть вместе в один день на поле боя, прикрывая друг друга, как и всегда… Они, ведь знакомы со школьной скамьи. Она знает его «от и до». Все неровности, всех демонов и каждый шрам.
Цунаде до сих пор не может говорить о Джирайе в прошедшем времени. Кто бы мог подумать, что она настолько наивна, что всё это время жила розовыми мечтами обычной влюбленной девчонки. Как жаль, что жизнь не сказка и загаданному, просто не суждено сбыться. Она — шиноби, а значит, не может быть счастлива априори. Ей от всего этого тошно.
Рассвет наступает стремительно, она смотрит на себя в зеркало с неким омерзением и отчаяньем. Ноющие ощущения по всему телу, как после многочасового боя. У неё спина, запястья в лиловый оттенок окрашены. Она специально не активирует чакру, не дает себе восстановиться. Ей нужна эта боль. Лучше физическая, чем моральная.
Орочимару подходит к ней вплотную, а она не двигается с места. Мужские пальцы скользят по бархатной коже, очерчивают каждую лиловую отметину, как почётный знак. Теперь, подобное поведение не кажется сверхъестественным. Она подпустила его так близко во всех смыслах, что будь он её врагом, то уже давно бы перерезал ей горло.