Эта рыжая не так давно потеряла старшего брата, а Джирайя всеми способами пытался восполнить её потерю. Нелепо шутил, травил байки из своей жизни. Учил её кидать кунаи и помогал таскать воду с колодца. Она плела ему венки из цветов, и они часто гуляли по вечерам. И Цунаде, наверное, даже если была слепой, то заметила бы, что в этот раз всё иначе…
Она бы должна за него радоваться, ведь он её лучший друг, что он наконец-то кем-то заинтересовался, но всё выходит наоборот… У неё внутри всё закипает и она этой странной злобой давится, сама себя не узнает. Её как будто подменили на другого человека, а может она словила солнечный удар? Непонятно. Саму себя хочется удавить, по лицу хорошенько врезать, чтобы не злиться, чтобы не чувствовать.
Орочимару несёт всякий вздор, это вовсе не ревность. Какая к черту ревность вообще может быть? Это же, блять, Джирайя!!! Её идиотский, но такой до боли знакомый друг…
Она тяжело выдыхает, ощущая себя всё больше по идиотски. Хочется обнять себя руками и одновременно провалиться сквозь землю. Успокаивает лишь мысль вязкая о том, что никто не воспримет её выходку всерьез, ведь они втроем постоянно ссорятся по поводу и без. За эти дни, от них троих было достаточно криков, угроз и потасовок.
Она идет не глядя, чисто на инстинктах передвигается вперед, пробирается сквозь траву.
Сама не особо осознавая, куда направляется. Лишь бы не здесь. Лишь бы не возвращаться назад. Подальше от тревожных мыслей и навязчивых эмоций, которые оказались хуже оков.
Взгляд устремляется в небо, оно прекрасно. Персикового цвета, который осторожно, хлипко балансирует на контуре с алым оттенком. Сегодня смотреть на закат практически невыносимо… Больно и страшно. Потому что подозрительно колит в груди. Цунаде не знает, почему и, наверное, не хочет искать ответ. Она впервые за долгое время ловит себя на мысли, что ей всего 14 и ей не обязательно искать ответ на свой вопрос прямо сейчас….
Стоит ли вообще?
Нужно просто сделать шаг, а затем ещё один. Дать себе передышку, а утром уже будет наплевать и никто и ни о чём её не спросит. Закат всё заберёт с собой, сохранит её секреты. Как и раньше…
Цунаде Сенджу — тайфун. Эта мысль сразу прилетает в его голову, когда блондинка резким шагом вылетает из помещения, своим напором, почти что, сносит одну из раздвигающихся дверей. Джирайя отвлекается от разговора, непонимающе смотрит на Орочимару, выжидая пояснений, а тот в своей привычной для себя манере лишь плечами пожимает. Равнодушно так, и с таким выражением лица, будто его публично оскорбили уже тем, что просто посмели повернуть голову в его сторону. Наглые, простые смертные.
Но Джирайя слишком упрям, он эту черту характера с молоком матери впитал, поэтому, отступать так быстро просто не в его правилах. Орочимару это знает, глаза закатывает и выпивает первую чарку за этот вечер слишком обреченно для этой жизни.
Орочимару был проницателен и читал людей часто чересчур легко, видел их слабости слишком отчетливо. И порой этот талант в себе просто ненавидел. Потому что видеть чужие эмоции, это ещё не значит понимать природу их явления. Слишком много вопросов, на которые нет ответов. Зачем все эти игры в кошки-мышки? Недомолвки и странные взгляды с двух сторон? Орочимару в подобном не видел пользы, считал это неразумной тратой времени и ресурсов.
Джирайя подходит к нему, тырит графин со стола, чтобы налить себе ещё стопку. Выпивает.
— Что случилось? Что с Цунаде?
— Ты случился.
Кратко. Четко. По делу. В его стиле.
— И не смотри на меня так, будто совсем отупел, — меланхолический, скучающий вздох. — Она уже дырку в затылке рыжей просверлила взглядом, а ты мух ловишь…
Джирайя молчит минуты две от силы. Смотрит на напарника впритык, будто не может поверить в услышанное, а потом наступает озарение. Резкое, холоднее морской волны.
— Долго стоять будешь? — Орочимару не выдаёт себя, но Джирайя мог бы поклясться, что видел, как тот язвительно улыбается уголками губ, хоть и всего мгновение.
Слова излишни. Он ухмыляется и выскальзывает на улицу, дверь снова громко захлопывается. Наверное, не стоило переходить на бег, но это происходит на автомате.
Потому что ему кажется, что это самое правильное, что сейчас нужно сделать.
Потому что так говорит его сердце, которое стучит в груди безумным темпом, как молоток. И он не думает, просто действует. Нужно догнать, не дать уйти, а остальное не имеет значения. Джирайе всего четырнадцать, он любит писать о чувствах в своих заметках для будущей книги, но все еще ничего не смыслит в этих чертовых импульсах в реальной жизни. Но сейчас он чувствует как надо…
«Пропажа» находится достаточно быстро. Женский силуэт застыл в зеленой траве, наблюдая за алым закатом. Цунаде услышав его шаги, попыталась снова ускользнуть, но стоила ей двинуться вперёд, он сразу же отрезал ее шансы на побег.
— Цунаде, — окликнул он её достаточно громко.
Молчание, ещё один шаг вперёд, а затем второй для упрямства. Желанием показать всем видом, что она не нуждается в обществе какого-то вздорного мальчишки. У неё уши горели при мысли, что она не смогла сдержать свои эмоции на людях.
— Сенджу! — его голос звучит ещё громче. Он тоже упрямый, как баран, в этом умении они преуспели оба.
Молчание, она губы кусает и в голове возникает мысль, что хочется сейчас сорваться с места и просто бежать со всех ног. Потому что внутри затаилось такое странное чувство, что изнутри съедает, оно такое большое. Большое и необъятное. Горячее, неуправляемое, и от него страшно панически. До дрожи в коленках и трудно дышать.
Что вообще происходит? Почему так? Цунаде блуждала в своих мыслях, не в силах найти ответа. Слишком сложно, лучше уж тренироваться или копаться в своих склянках в лаборатории, чем всё вот это… Неизвестность, непонимание пугают больше, чем пламя или стан врага.
— Сенджу, да остановись ты уже! Знаешь же, что я всё равно от тебя не отстану! — восклицает он, а затем пересекает это мизерное расстояние между ними. Дышит практически ей в затылок.
— Отвали. Не видишь, что я не хочу сейчас ни с кем разговаривать? — бурчит она, кусает губы недовольно, больше не пытается идти дальше, но и не оборачивается. Цунаде не хочется сталкиваться с ним взглядом, она сама себя не понимает. Чувствует себя глупо и непонятно.
— Врёшь, — юноша ухмыляется, а затем происходит невозможное. Он обнимает её со спины. В первую секунду ей хочется вырваться, но эта попытка выглядит слишком вялой. Даже неловкой. Но Джирайя обнимает крепко, у него теплые руки, от которых почему-то мурашки по коже, и дыхание замирает.
— Почему ты злишься? Я чем-то обидел тебя? — у него голос спокойный, ясный. Впервые Цунаде не хочется назвать напарника по команде надменным петухом.
— С чего ты вообще решил, что дело в тебе? Ты, что какой-то особенный? — с губ сорвалось возмущение, а комок эмоций, что накопился внутри за эти дни, стремился вырваться наружу. В глазах почему-то предательски защипало и хотелось разозлиться на весь белый свет. Сомкнуть его в кулаке и разломать. Сенджу снова чувствовала себя ребенком с разбитыми коленями… Да, и мало, что изменилось с тех пор. Она всё еще ненавидела саму мысль о том, что кто-то может увидеть, как она плачет.
Он притягивает её к себе ближе, кожа к коже, и это просто невыносимо. Пугает чертовски. Неизвестностью. Непонятностью собственных чувств, ощущений.
У друзей так бывает? У товарищей по команде?
Она молчит чертовски долго и ей хочется спрятаться в дальний ящик, лишь бы не чувствовать как предательски колет в груди.