— Пойдем, я доведу тебя до дома. Прослежу, чтобы ты не завернула в очередное увеселительное заведение, — он закатывает глаза с ноткой раздражения, уже собираясь встать со своего места. Догадываясь, какая реакция последует на его слова, готовясь к очередной словесной перепалке о том, как лучшего всего поступить в данный момент. Цунаде, ведь не нужна чужая помощь. Она упряма в своём самоуничтожении как никто другой. И каждый раз говорить с ней, это как биться головой об закрытую дверь. Можно просто раскрошить себе череп в неудачных попытках.
Но Цунаде не спорит, её пальцы резко сжимают мужское запястье и она не даёт ему сдвинуться с места. Она применяет чакру, ходя по тонкой грани, где крепкий захват может перетечь в сломанное запястье. Цунаде смотрит ему прямо в глаза, когда он оборачивается, и этот взгляд ему совершенно не нравится. Холодный и обречённый. Безжизненный, как в лихорадку.
— Я как побитая собака. Толку от меня уже никакого, а добить жалко. Орочимару, пообещай мне, что если я окончательно слечу с катушек… Ты сделаешь это для меня, — у неё голос сорванный, но её слова звучат далеко не как просьба, а скорее приказ.
Он знает, о чём она говорит и его от этих слов конкретно переёбывает. Он и сам ещё недавно угрожал ей именно этим, но одно дело, написать слова на бумаге, а другое — дать осознанное обещание ниндзя…
Он не сможет отказаться от этой клятвы в будущем, если сейчас скажет ей «да».
Орочимару — подлец, но даже у него есть своя мораль и принципы.
— Нет, — Орочимару практически зашипеть готов. С раздражением вырывает руку из её захвата. Он злится. Он уже готов послать всё к черту и просто уйти. Пусть сама добирается, как хочет. Пусть валит на все четыре стороны. Напьётся где-нибудь, а затем сдохнет в канаве, если родилась такой слабачкой.
— Пообещай мне, — Цунаде вторит это, как одержимая… Царапает ногтями его руку. Цепляется пальцами за ворот мужской одежды. Не позволяя от себя отстраниться.
— Цунаде…- он готов сейчас схватить её за волосы и хорошенько огреть об стенку от ощущения собственной безысходности в этот момент. Он скалит зубы, он не хочет поддаваться на эти долбанные провокации.
Они оба, будто душевнобольные… Невыносимо противно видеть, как давно знакомый тебе человек уничтожает себя изнутри.
Он просто хочет остановить это, но ничего сделать не может…
— Я столько раз вытаскивала тебя из лап смерти и никогда ничего не требовала взамен. И это единственное, что я прошу тебя для меня сделать. Разве тяжело дать мне лишь одно обещание? — она бьёт по болезненным точкам, потому что знает куда бить.
Его перетряхивает от гнева, он еле сдерживается, чтобы не дать ей по морде, так, чтобы в глазах засияло.
Чего она добивается? Это, блять, какая-то шутка для неё? Что ещё нужно, чтобы окончательно достигнуть дна?
— Тяжело. Потому что это единственное чего я не хочу для тебя и себя, — единственная откровенность, которую он позволяет себе прямо сейчас, но Цунаде не хочет слышать, не хочет понять того, что скрыто под будничном маской человека, который не умеет выражать свои эмоции. Она его доламывает.
— Поклянись, поклянись… — она просит, практически умоляет. Это тихая истерика без слёз, она трясёт его за плечи, пока он не скручивает ей руки в попытке подавить накатывающую бурю.
— Я клянусь, что убью тебя, если ты окончательно потеряешь себя, но знай, что после этого ты станешь для меня пустым местом, — выдыхает он, сжимая губы в тонкую полоску.
Это эгоистично, но кажется единственным для неё спасением.
«Я, кажется, уже тебя ненавижу, Сенджу»
Они оказались в стране Облаков ближе к вечеру. Лунный дворец был точно таким же, как запечатлела его в своих воспоминаниях Цунаде. Ей всегда здесь нравилось… Гулять в, казалось бы, безграничном саду во время цветения сакуры, любоваться водной гладью, наслаждаться отражением звёзд в местных озёрах, что были здесь в изобилии. Ощущалось так, будто после её последнего визита прошла целая вечность, но на самом деле, всего четыре года… Долгих года, граничащих с бесконечностью, застывших между жизнью и смертью. После войны вся жизнь была с кислым привкусом, с постоянным ожиданием грозы и крови… На поле боя было столько крови, что невозможно было дышать… Красный цвет стало уже невозможно воспринимать нормально.
Просто коснуться пальцами холодной поверхности стен Лунного дворца и горько вздохнуть от осознания, что они изменились, а от прежней Цунаде осталось лишь блеклое отражение. Она, похоже, была проклята Богами за грехи своего отца и деда, обречённая постоянно оборачиваться в глубины прошлого…
Невозможность отпустить прошлое. Ей страшно забывать о войне, потому что если позволить себе забыть, она станет предательницей для тех, кто оставил свою жизнь там, чтобы сейчас она могла позволить себе жить, быть здесь… Почувствовать вкус первой любви… Проверить дружбу на прочность. Ей с каждым днем всё труднее смотреть на себя в зеркало, потому что, от взгляда побитой собаки уже никуда не деться. Больно…Джирайя в прошлый раз тоже был здесь….Правда, тогда они не были парой. Они вообще друг с другом не разговаривали, потому что снова поссорились из-за какой-то ерунды.
Они вечно что-то делили. Вечно выедали друг другу мозги… Кто же тогда мог знать, что причиной их вечных несостыковок было то, что им просто никогда не было достаточно просто дружбы. Какой же слепой она была… Они оба….
Делегация страны Облаков встретили её с Орочимару практически у порога дворца. Старейшины, несколько министров и стража, а самое главное, здесь была Юки Сама. Белокурая, миниатюрная, в традиционном кимоно нежно розового цвета. Зеленоглазая, с хитрым и таким чарующим взглядом, будто она лесная нимфа. С цветочными украшениями в волосах. Кто бы мог подумать, что за кукольной внешностью скрывается острый и холодный ум…
— Цунаде Сама… Орочимару сама…
— Наследственная принцесса.
Несколько формальных поклонов, что соответствуют этикету. Цунаде улыбнулась. И это был не оскал, не очередной приступ невроза или попытка вновь обмануть окружающих. Это было тепло, точно так же, как два года назад. Без тысячи шрамов на сердце. Просто сама мысль о том, что она далеко от Конохи, будто являлась освобождением.
— Рада видеть Вас снова в наших краях. С возвращением.
— Выражаю своё почтение, это взаимно.
Видеть перед собой близкого человека, просто друга равного себе, который не смотрит на тебя с жалостью. Не ждёт, когда ты сорвёшься. Не следит за тем, чтобы ты не решила сбежать или наложить на себя руки.
Юки была её подругой, наверное, единственной в полноценном смысле этого слова.
— Орочимару Сама, чувствуйте себя, как дома, — наследственная принцесса учтиво улыбается уголками губ, в то время, как Орочимару снова совершает поклон в знак уважения.
— Благодарю вас, Юки Сама, это очень любезно с вашей стороны.
После того, как все формальности были совершены, и все обменялись приветствиями, делегация медленно начала расходиться. Когда осталась только Юки и слуги, девушки непроизвольно пересеклись взглядами на несколько молчаливых секунд.
Наследственная принцесса снова обратилась к гостям:
— Я уже распорядилась, и слуги проводят вас до ваших покоев, чтобы вы смогли отдохнуть с дороги перед ужином и другими важными делами. Отец сейчас в зале переговоров в другой резиденции, поэтому, не смог поприветствовать вас, но пообещал, что будет обязательно присутствовать на ужине.
— Спасибо, — Сенджу вновь поклонилась, еле сдерживая улыбку. Всё это представление было необходимо для чужих глаз, но и в тоже время, чертовски забавляло её. Гордость за подругу переполняло грудную клетку… Казалось бы, ещё мгновение назад они были детьми, которые сбегали на деревенскую ярмарку при любой возможности, а теперь, от них зависело слишком многое… Судьбы двух государств. Какая ирония…