Ей бы бежать отсюда, а не поддаваться чужим провокациям… Она прекрасно знает, чем заканчиваются их любые выяснения отношений: либо крупной ссорой, либо самым страстным сексом.
Она не была готова ни к одному из этих вариантов. К чему она вообще была готова?
Джирайя красивый в свете луны, вот о чём она думает, когда видит его первые секунды. Она себя за эти мысли проклинает. Это, ведь точно ненормально, всё ещё помнить ощущение его губ на своей шее.
Цунаде столько времени мечтала, молила Богов, чтобы всё пережитое за эти два года оказалось лишь кошмарным сном, и вот, теперь, он стоит у её порога. Живой, теплый и самый родной. Желанный.
Сенджу, ведь не железная… Она смертная и слабая, склонная к бесконечным людским порокам.
— Вроде из нас двоих амнезия у меня и ты должна помнить, что я всегда делаю то, что я хочу, — саннин не сильно сжимает женские плечи, просто переставляет её, как куклу вглубь коридора. Пользуется её рассеянность, чтобы проникнуть в квартиру. Проходит в комнату, Сенджу глаза от раздражения закатывает. Губы кусает. Нервничает. Не знает, как вести себя.
Ей бы не реагировать. Ей бы сделать вид, что до него нет никакого дела, вот только, Цунаде хороший медик, но хреновая актриса.
Джирайя осматривает комнату, похоже, подмечая, что здесь ничего не изменилось. Сенджу думает о том, что её чувства тоже неизменны. Они, будто находились в болезненной спячке, а сейчас проснулись, накрывая с ещё большей силой. Она не была уверена, что сможет справиться с этим штормом… Отдача слишком смертоносная.
Цунаде следует за ним, испепеляет взглядом его спину. Дожидается, когда он снова повернётся в её сторону, чтобы установить визуальный контакт. В медовых глазах искры загораются, когда она видит довольную ухмылочку на его лице.
Сенджу вспыхивает, возмущается:
— И что ты хочешь? Доконать меня в мой выходной?
— Я хочу поговорить по-нормальному, — отбивает он атаку совершенно спокойно, будто не реагируя на её нападки.
— А нам есть о чем разговаривать? — она пытается вложить в свой голос раздражение, недовольство, уколоть больнее. Раньше вывести его из себя было безумно легкой задачей, но в данную секунду он смотрит на неё хищным ястребом, будто готов съесть мышку прямо сейчас. Она инстинктивно делает шаг назад, зная, что это не предвещает ничего хорошего.
Он перехватывает женское тонкое запястье, не давая двинуться с места. Ноги Цунаде будто каменеют, замирают на месте. В глазах страх бьётся дикой птицей, так, словно он может с ней что-то сделать, словно перед ним сейчас стоит не героиня войны, а маленькая девочка.
— Сенджу, перестань от меня убегать.
Джирайя сам меняется в лице, ему уже не хочется улыбаться. Ему не по себе от этого взгляда. Кажется, будто он никогда не видел её такой. Потерянной, израненной. Убегающей от собственных эмоций.
Ему хочется спросить, от каких демонов она пытается скрыться сейчас. Какие страхи прячет под спесью недовольства и равнодушия?
— Я не убегаю, я просто прошу тебя остановиться, пока не поздно, — девушка резким движением вырывает руку из цепкой хватки и он понимает для себя совершенно чётко, что не даст ей сбежать. Только не сегодня. Не в этот раз. Ему нужно докопаться до правды, а иначе им двоим, будет только хуже. Он чувствует это каким-то шестым чувством.
Ему кажется, будто если он отпустит её сейчас, хотя бы на один сантиметр от себя, они оба утонут. Он не знает почему, но у него кошки скребут на сердце, словно он потерял её ещё очень давно… И даже не в тот момент, когда сгинул в том перевале.
— Пока не поздно что? — он заглядывает ей прямо в глаза, будто пытается ей всю душу наизнанку вывернуть. Его глаза темные, они острее, чем самый опасный нож, а удары меткие. Цунаде, словно кожей ощущает, как все зажившие раны вновь воспалились, начали кровоточить. У неё перед глазами всё плывёт, когда он снова сжимает её запястья, заставляет пятиться назад, наталкиваясь спиной на холодную поверхность стены. — Что если я не хочу останавливаться? — её добивает эта фраза, у неё грудную клетку сводит от отчаянья.
— Что если я хочу, чтобы ты прекратил? — у неё голос хриплый и твёрдый ком в горле. Она злится просто чертовски, отводит взгляд. Пытается не дышать им, не чувствовать привычные нотки сандала, абстрагироваться от этой желанной близости. Хочется и колется.
— Тогда бы ты не позволила себе то, что мы делали в госпитале, — Джирайя не кричит, не пытается надавить на неё криком. Раньше его можно было вывести из себя через минут пять от силы… Раньше он был слишком эмоциональным, упрямым, а сейчас он смотрит внимательно. За каждую её эмоцию хватается, анализирует.
В их отношения было столько громких ссор, хлопанья дверей и обид. В них было столько недосказанных слов, упущенных возможностей, а сейчас они, будто в пепел рассыпались, потеряли своё значение…
Потому что она знает, какого это, однажды, проснуться без него. Это так чертовски больно, что каждую секунду, кажется, что загнёшься.
Ей и сейчас хочется разрыдаться. Вцепиться пальцами ему в локоть, и умолять, чтобы он навсегда с ней остался, но вместо этого, она продолжает его отталкивать. Потому что иначе просто нельзя… Просто, потому что она не знает, как поступить иначе.
— Мне просто хотелось с кем-то потрахаться. Не придумывай себе ничего, — Цунаде повышает голос, кривит губами, выдавливая из себя ехидную улыбку. Заставляя себя вздёрнуть подбородок, снова столкнуться взглядами. Она сама себе противна в этот момент. Ей хочется себе по лицу врезать за подобные слова, но она понимает, что иначе Джирайя не отступит…
Сенджу далеко не слабая девушка, она боец, но сейчас у неё нет опоры. Она чувствует себя ещё более незащищённой, чем была на войне. Потому что хуже его настойчивого желания докопаться до правды, есть только её внутренняя дилемма, которая разрывает её изнутри.
— Я пропустил мимо ушей этот долбанный бред. Ты не такая, Сенджу… Ты никого не подпускаешь к себе просто так. Физическая близость для тебя имеет слишком большое значение, ты бы не стала переходить эту грань, если бы не чувствовала ко мне ничего. К тому же, ты знаешь, как реагирует моё тело, что ему нравится… Я потерял память, но я не идиот, — он скользит пальцами по её шее, поглаживает бархатную кожу. Она напрягается всем телом, чувствуя себя струной, которая вот-вот порвётся. Саннин запускает пальцы в пшеничные пряди волос на её затылке, касается, так, как ей нравится… Она всегда была готова мурлыкать, как кошка, когда он ослаблял пальцами тугой пучок, дразнился, разминая напряженную кожу.
Ей становится предательски жарко, хотя ещё несколько минут назад она дрожала от холода.
Он, будто бы изменился, стал более уверенным, сильным. У него глаза хищника, мужчины, который знает, чего он хочет прямо сейчас.
Цунаде не успевает уловить момент, когда из её волос исчезает нефритовая шпилька, а по плечам волнами расплываются светлые локоны. На мгновение, Сенджу позволяет себе маленькую слабость, закрывает глаза, когда мужская ладонь накрывает её щеку.
Она просто тает от того, как большой палец проходится по искусанным алым губам, будто проверяя её реакцию.
Ей стоит больших усилий, чтобы прийти в себя, грубо одёрнуть его руку. Снова попытаться отстранится, в то время, как Джирайя имел наглость прижаться к ней всем телом, игнорируя все протесты. Это окончательно выводит её из себя, у неё гневно дрожит голос:
— Хватит. Заткнись, пока я просто тебя не прибила. Люди меняются и я тоже. Я изменилась и лучше тебе не видеть насколько в худшую сторону, — Цунаде говорит это от безысходности, от отчаянья. У неё внутри всё кипит, перекручивает, как от самой ужасной лихорадки.
Она чувствует себя идиоткой. Она еле сдерживается, чтобы не ударить его прямо сейчас, так, чтобы он отлетел в соседнюю стенку, переломать ему последние ребра. Потому что на нём и так живого места нет. Потому что ей же, блять, потом лечить этого невыносимого засранца. Обрабатывать, зашивать его раны, корить себя, что сделала больно.