Он не виноват в том, что произошло за эти два года и не ему за эти грехи расплачиваться… Джирайя своё отстрадал сполна.
Цунаде чувствует его боль всем свои нутром, отдача такая насыщенная, сильная, что ей кажется, что она от этой боли, дрожащим комком свернётся, просто загнётся. Всё это время она, будто была слепой, не замечала очевидного, а теперь поняла для себя многое… В этой комнате две настрадавшиеся души, которые давно затерялись в темноте.
— Нет, сегодня я дам тебе почувствовать себя на моем месте. Какого это быть совсем рядом, но не иметь возможности получить назад свои воспоминания, а тот человек, который нужен тебе, в это время, просто не дает до себя достучаться. Ты даже не представляешь, насколько это меня злит…и насколько это невыносимо.
Сенджу от этих слов просто переебывает. Выворачивает наизнанку. Потому, что она чувствует его одиночество, всю горечь, которую она причиняет ему, когда поступает так, как поступает.
Поэтому она перестает сопротивляться, когда он говорит ей, что она должна держать свои руки при себе. Просто послушно сжимает пальцами простынь и прикусывает свою нижнюю губу, дышит напуганно и хлипко.
Она доверяет ему. Она сейчас готова ему всё отдать. Своё тело и душу. Пусть, делает, что хочет. Она это заслужила, прочувствовать его боль каждой клеточкой своего существования. И плевать, что желание прикоснуться к нему, ощутить вновь родное тепло сейчас настолько мучительно, что внутри всё воет так колко, будто ты ранен на поле боя.
Ей раньше казалось, что война это страшно, но теперь, для неё нет ничего страшнее, чем осознание того, что своими собственными поступками, она может с легкостью загубить его.
Она уже это делает. И просто не знает, как поступить иначе, она в тупике, в который загнала себя собственноручно. Она не знает, как найти выход. Не понимает, как сохранить для них двоих свет в этой мучительной и непробиваемой темноте.
Джирайя никуда не торопится, он целует женские стопы, изящные лодыжки и коленки. Рассматривает её, будто пытается забрать этот момент вместе с собой, урвать у судьбы то, что было у него отобрано.
Цунаде хочет, чтобы он слышал её стоны и всхлипы, желает, чтобы он понимал, как он на неё влияет. Пускай, словами она не может выразить свои чувства, сказать правду, но реакция её тела врать не будет. Она зависима. Влюблена. Завтра она пожалеет о своей слабости, но сегодня просто не может сбежать.
Ей кажется, что это последний закат в её жизни, он догорит и ничего не оставит за собой. Даже пепел…
Ему хочется покрыть своим жаром каждый синяк, ссадину, каждый участок её тела. Ещё немного и он просто пустит всё по тормозам. Он тонул в ней множество раз, но сейчас, кажется, окончательно утонет. Безвозвратно.
Он никогда не ощущал свои чувства настолько глубоко, проникновенно. Когда понимаешь, что окончательно пропал. Сгинул.
Джирайя всё ещё не помнил, что произошло с ним на той миссии, в том горном обвале, кто пытал его и держал в плену… Откуда он выбрался и какой ценой. Но одно он понял совершенно точно, когда открыл глаза и увидел перед собой белокурую макушку, медовые омуты полные слёз, что больше не хочет терять ни минуты времени.
Цунаде была необходима ему, как кислород. Внутренние импульсы никогда не обманывали его, и первые эмоции, что он испытал, когда он очнулся, это боль от нестерпимой потери, а ещё чувство вины. Раздирающее изнутри. И он не мог сбежать от него, избавиться никак, пока, похоже, не нашёл разгадку в ней. Рядом с Цунаде раны затихали, всё, будто бы снова оказывалось на своих местах.
Цунаде рвано дышит, чувствует, как алеют её щеки, она нервничает, хотя это далеко не первая их близость. Просто в этот раз всё иначе, слишком уязвлено и сокровенно. Он, будто читает её душу, все её непрошеные желания. Ей бы закрыть глаза, но она не может оторвать взгляда от карты звездного неба на мужской шее и плечах.
Она влюблена в каждую его родинку, но она ему никогда об этом не скажет. Он мажет поцелуями по внутренней стороне бедра, оставляет череду алеющих укусов. Поглаживает напряжённый живот, массирует грудь ладонями, именно так, как ей нравится.
Как он мог ничего не помнить? Как? Хотелось разозлиться на проделки судьбы, но она столько раз её проклинала, что, наверное, невозможно одному человеку испытывать такое огромное количество злобы.
Хаширама умел прощать и забывать обиды, принимать с гордостью все повороты жизни, Цунаде же считала, что эти качества, ей не удалось вобрать в свою душу. Она была соткана из другого теста. Она была упряма, не любила и не умела проигрывать. Максималистка до мозга костей.
Он изводил её тело, заставлял её находиться в мучительном томлении без желаемой разрядки. Ей приходилось кусать губы от досады, сжимать простынь пальцами, борясь с желанием, вцепиться в волосы на мужском затылке и наконец, заставить его делать то, что ей сейчас хочется по-настоящему.
Но Джирайя и в правду издевался над ней, испытывал на прочность, казалось, что это будет длиться вечно, поэтому, в какой-то момент, она просто не выдержала и недовольно захныкала:
— Я больше так не могу, хватит.
— Мне прекратить и уйти? — его голос звучал глумливо, а в глазах играли черти.
— Нет.
— Тогда что? Скажи, что ты сейчас хочешь, — Цунаде слышит самодовольство в его голосе и бесконечный голод, он даже не скрывает улыбки, наслаждаясь тем, что она сейчас безоружна в его руках.
— Хочу, чтобы ты снова поцеловал меня, — её голос звучит жалобно, хрипло, и в этот момент ей нравится просить. Жар внутри уже давно разгорелся, но этого критически недостаточно. Хочется ещё. Хочется ближе.
Джирайя не заставляет себя ждать, касается ладонью её щеки, притягивает к себе. Целует жарко, так, как никогда не целовал и ей кажется, что этими поцелуями просто невозможно напиться. Кажется, что этой близости всегда будет мало. Только так, она чувствует себя целой. Правильной. Той, что была прежде и всегда улыбалась.
— Я хочу, чтобы ты разделся, — она требовательно кусает его за губу, хрипло шепчет.
Он лишь улыбается прямо ей в губы, проходится большим пальцем по нижней, а затем целует в загривок. За ушком. И шепчет хитро, хитро:
— Нет, Цунаде Сама, мы же с вами не в тех отношениях, чтобы я раздевался и вы меня касались, поэтому я не могу этого сделать.
От чего она просто взрывается, злится, толкает его руками в грудь, недовольно цедит сквозь зубы, когда он снова ловит её за запястья в замок:
— Тогда сделай так, чтобы я кончила уже, наконец, я жду и так слишком долго, — и он прекрасно понимает, что она сейчас говорит не про конкретную ситуацию, а про их жизнь в целом… Их жизнь это череда упущенных моментов. Это жизнь не ради себя, а ради системы. Ради защиты других ценой своего существования.
Сенджу хочет прижать его к себе, нежиться в теплых и родных объятиях, но принимает правила игры, убирает свои руки на простыню. Её не нужно ломать, не нужно вынуждать, чтобы она что-то сделала для него, потому что она знает, что может доверить ему не только свою жизнь, но и душу. От него пахнет лесом, любовью и бесконечностью.
Почему закат просто не может длиться вечность?
Джирайя вновь заставляет её улечься, поглаживает упругие ягодицы в своих ладонях, одаривая игривыми шлепками. Затем она просто захлебывается в сладком стоне, нежно прикасается губами её клитора, ласкает языком мучительно медленно, так, что у неё пальцы на ногах сводит. Она выгибается, не может лежать смирно, не знает, куда себя деть.
У неё синяки на ягодицах останутся, но она ловит себя на одержимой мысли, что хочет быть помеченной, чтобы завтра не проснуться с мыслью, что это был всего лишь сон. Что это все нереально, что она всё ещё заливает дыру в грудной клетке алкоголем и живет по инерции, а он где-то далеко… И ему там больно и плохо, он там на грани смерти, а она не знает, что он жив.