Он просто знал, что не вернется и не хотел, чтобы она мучилась… Позволил ей злиться на себя, лишь бы она смогла выбраться. Просто жить дальше без него.
—Я не могу, Джирайя…я…— у неё горячие слёзы текут по щекам, а все слова, будто растворяются на губах, так и не позволяя быть озвученными вслух.
— Не нужно плакать, прошу тебя, — он ловит стеклянные бусины пальцами и губами, прямо с женских щёк. — Я всё понимаю, Цунаде, есть что-то, что ты не можешь рассказать мне, но я подожду…— юноша улыбается, пытается вложить в эту улыбку всю теплоту. — Я больше не могу и не хочу на тебя злиться. Сколько бы мы друг друга не провоцировали, это ничего не изменит. Не изменит моего желания быть с тобой.
— Даже, если воспоминания, что вернуться к тебе будут сокрушительными? — шепчет она, загнанной лисицей. Цепляется пальцами за ткань на его плечах, её в этот момент трясёт, как банный лист. Позволяет себе слабость и утыкается носом в широкое плечо, вдыхает любимый запах ещё раз.
Это значит для неё многое, просто слышать его сердце… Ощущать его рядом. И неважно, что их ждёт завтра.
— Я не привык отказываться от своих слов.
Он позволяет ей выплакаться на своём плече, заботливо гладит по волосам, а затем уходит с первыми лучами рассвета. Томительно больно.
Джирайя даёт им шанс, а Цунаде не видит для них ни одного правильного выхода.
========== Закат и Рассвет ==========
Комментарий к Закат и Рассвет
Вот и новая глава подоспела. Она должна была быть ещё больше, но потом я поняла, что не хочу вводить в эту главу кого-то кроме этих двоих. Это только их пространство. Вообще меня конечно немного пугает в какой объём превращается эта работа, но ничего не могу сделать. Она живёт своей жизнью. Кто-нибудь ещё читает? Вы, хоть смайликом мне посигнальте, а то пишу, пишу и не знаю, может все уже сбежали :(
Головные боли мучительны. Он не страдал подобными симптомами даже после самых жутких пьяных ночей в своей жизни. Даже во время войны, когда порой приходилось драться несколько суток подряд, когда ранения были такими, что казалось, завтра уже никогда не наступит.
Его далеко не первый раз в жизни собирали по кусочкам, но именно сейчас казалось, что он ещё никогда не был так сильно раздроблен.
Собственное тело ощущалось иначе, а разум не хотел возвращать ему его воспоминания. Причины на это были очевидными и плавали на поверхности. Его травмы, с которыми он вернулся, приполз обратно, красноречиво указывали на долгие пытки и если бы он не был тем, кем является, то вряд ли остался в живых, выбрался.
Его мучили и пытали, причём методично, так чтобы не добить его до смерти, так чтобы он оставался в сознании. Медленно, постепенно и по осколкам. Его разум просто запустил защитный механизм, отключив воспоминания об этом периоде жизни, чтобы он не сошёл с ума.
Это было логичным стечением обстоятельств, но в тоже время, он не мог понять, почему категорически не помнил того, что произошло до его миссии.
Что было в те полгода? Почему Хокаге до сих пор не согласился раскрыть подробности того задания сейчас, если тогда решил доверить ему ту миссию. Почему в глазах Цунаде читалось столько боли и обиды?
Когда он увидел её первый раз после того, как очнулся, понял для себя одну простую истину, что считает её своей. И это чувство пульсировало, было самым ярким и естественным из всех возможным.
Потому что так нужно. Потому что так правильно. Что-то в нём изменилось… Стало совершенно иным. Если раньше он прятался за ролью её друга, был готов смириться с тем, что никогда не сможет получить взаимность на свои чувства, то сейчас его больше ничего не останавливало.
Не было никаких преград. Потому что, теперь, он знал, чисто на рефлексах, как стоит обнять её, чтобы она успокоилась. Как коснуться её волос и поцеловать так, чтобы она окончательно растаяла. Знал её предпочтения в постели и что она всегда спит на правой стороне кровати.
Эти знания приходили к нему обрывками, приступами и сновидениями. Это было правильнее, чем дышать. Вначале ему казалось, что он медленно теряет рассудок, принимает желаемое за действительное, а потом просто заметил, как дрожат её руки каждый раз, когда Сенджу осматривает его. Как лишний раз старается не пересекаться взглядами. И реагирует на его слова совершенно не так, как раньше. Порой, краснея шеей далеко не из-за раздражения. Это было смущением. Интересом. Тягой, которую невозможно было скрыть, когда они вдвоем находились в одном пространстве.
Она злилась часто, срывалась на него, когда Джирайя задавал неудобные вопросы. Поджимала губы, а порой смотрела на него затравленно, взглядом побитого щенка. Иногда забывалась, касалась его слишком долго или говорила вещи, которые никто не мог о нем знать. Вещи, которые он бы раньше постеснялся рассказать ей.
Например, о том, что, будучи совсем ещё мальчишкой, мечтал о сыне, о полноценной семьей, которой у него никогда и не было, а потом понял для себя, что её и не будет.
Быть счастливым — не его судьба. Он, либо умрёт в бою, либо проведёт свои преклонные годы в борделях, просаживая все деньги, что заработал книгами, на алкоголь и женщин. Достаточно того, что в его жизни появился Минато… Этого достаточно, чтобы почувствовать во всём смысл. Большего и просить не нужно.
При каких обстоятельствах он ей об этом рассказал? Как она на это отреагировала?
Цунаде бросало из крайности в крайность. Порой она не хотела говорить с ним вообще, болезненно реагируя на каждое слово, а порой засиживалась у него допоздна, сидела у его кровати, когда он только приходил в себя после сна. Иногда, когда она уходила, в янтарных омутах блестели слезы… Слезы, которым не получалось найти объяснения.
Он не мог больше делиться ни с кем своим счастьем и не хотел. Грудную клетку разрывала фантомная боль утраты каждый раз, когда за женским силуэтом захлопывалась дверь. Это чувство не покидало его ни на секунду, оно было как идея фикс. Прогнивающей раной, которую было невозможно унять. Он не мог найти ответы на свои вопросы, сколько бы, не пытался. Он постоянно натыкался на кирпичную стенку, ударяясь об неё лбом.
Он ощущал себя виноватым, но сам не знал причины этого чувства. Джирайе до бесконечности хотелось повторять «прости», целовать женские колени, чтобы им обоим стало легче. Станет ли…?
Он ощущал себя предателем. Значит он её предал? Растоптал её доверие? Проебал всё то о чем мечтал с подросткового возраста?
У него не хватало смелости спросить вслух, что случилось с ними на самом деле, потому что внутренне чутьё не подсказывало ничего хорошего.
Цунаде позволяла к себе прикасаться, была слишком чувствительна к теплоте, она тонула в их общей близости так, будто каждый раз умирала. Этот болезненный ад в блеске её глаз, разве это может быть реальным? Захлёбываться в стонах, целовать с такой жадностью, будто каждый раз переживая маленькую смерть?
Цунаде давала к себе прикоснуться, но в это же время не позволяла приблизиться слишком близко. Не пускала к себе в душу. Боялась. Не хотела. Пряталась и молчала.
Казалось, что только в сексе она могла быть полностью откровенна в своих желаниях и эмоциях. Потому что язык тела не мог врать. И он пока что не мог докопаться до истинных причин её страхов. Возможно, дело было не только в том, что он сумел ранить её в прошлом. Не оправдал доверия. Но и в том, что она похоронила его несколько лет назад, и эта боль потери всё ещё продолжала выжигать её изнутри.
Было сложно снова принять того, кого однажды уже отпустил на пепелище? Может быть, это был страх снова потерять его… и себя? Он чувствовал надлом в женском стане. И просто чертовски хотел забрать всю её боль себе.