Она оглядывает пустую, тусклую палату и четко для себя осознает, что боится остаться без него намного больше, чем того, что он узнает обо всём, что она делала.
Она с трудом собирает себя по кусочкам, заглушает в себе эту чёртову паническую атаку.
Её лицо белее мела, руки дрожат.
Цунаде себя буквально вытаскивает из ступора, заставляет выйти из палаты. Спустится на первый этаж.
Шаги нервные, слишком быстрые для обычного дежурного обхода.
Душно. И дурно до тошноты.
Она и сама не знает, как справляться со всем этим.
Кажется, что хрупкий мир рушится, сколько бы она не старалась, теперь его уберечь…. Такова ирония жизни. Невозможно восстать из пепла, если до этого мечтал сгореть дотла.
Механизм уже запущен, и она обречена варится в своей агонии.
И, наверное, у нее никогда не было шанса получить своё счастье…?
Сенджу выходит на улицу, сама не понимая, что ей делать дальше и куда бежать.
Собственно, в этом и нет никакого смысла, ведь не стоит искать того, кто сам не желает быть найденным. А затем она поднимает взгляд и видит его. Своего любимого идиота.
Он здесь. Здесь. И никуда не ушёл….
— Эй, вы оба….Какого черта ты не в палате, если Шизуне по графику уже должна была погрузить тебя в сон? А ты…каждый день сюда ходишь и ещё ни разу не сходил на плановый осмотр!
С плеч, будто падает вся тяжесть мира, а затем её взгляд сталкивается с тьмой золотистых глаз.
— Цунаде Сама, как всегда, сама любезность…. — ехидно подмечает змеиный саннин. В его глазах отражался свет от уличных фонарей, и они казались остервенелыми, более хищными, чем раньше.
И ей кажется, что он с лёгкостью прочёл в ней эту неконтролируемую слабость.
Она была слаба и влюблена.
С трудом сдерживала свои чувства, которые омывали волнами края разума и самоконтроля.
Орочимару всегда умело читал людей, но лучше всех он читал её.
Но Цунаде никогда не боялась хищников, она привыкла противостоять им, поэтому, она делает шаг вперед, а затем ещё один.
— Да, ладно тебе, Цунаде, не злись. Я скоро в этих четырёх стенах просто крышей двинусь. Прогулки на свежем воздухе, ведь только на пользу молодому организму! — по-доброму бурчит Джирайя, а затем улыбается своей неловкой улыбкой, той самой, после которой учителя в Академии ругали его за проделки.
— Только в отведённые для этого часы, а сейчас время видел? — Цунаде одаривает его недовольным взглядом, бьёт легонько пальцами по мужскому плечу.
— Всё! Каюсь! Сейчас пойду на боковую, — Джирайя поднимает руки в примирительном жесте, еле сдерживая смех. Сенджу смотрит на него от силы минуты три, они переглядываются, саннин непроизвольно касается ладонью её спины, показывая, что в этом споре, он бороться с ней не будет. Как врач хочет, так он и сделает.
Он знает, что она особо и не злится, просто ругается для профилактики, чтобы он больше не гулял непонятно где и на ночь глядя. Не пропускал процедуры.
— Ты, что скажешь в своё оправдание? — говорит она более сдержанно, хрипло, будто по льду ступает, но всё же смотрит прямо. Не отводит взгляда. Не играет в прятки. Не боится.
Никогда не боялась. И не будет. Орочимару знает это, но желание лишить её равновесия никуда не исчезает. Он скользит по чертам женского лица пристальным взглядом, но даже не позволяет себе вновь ухмыльнуться.
— Что ваши плановые осмотры моего тела бессмысленная и бесполезная трата ресурсов, — его тон скучающий и беспристрастный, но и в это же время, достаточно провокационный, для общения с той, что спасла на поле битвы половину Конохи. — Я ухожу, Джирайя, — он поворачивается к напарнику, а затем кивает ему.
Цунаде молчит, хотя от её внимания не уходит этот показушный тон с долей брезгливости к её персоне. Всё ещё злится. У неё же уже сил нет пропускать весь яд через себя. Ей бы хотелось, чтобы их двоих просто отпустило. Обнулило.
Хотелось бы….Вот только, Цунаде глупых надежд на эту жизнь уже давно не питала, знала, что это было то, что они никогда не забудут… Этот их маленький ад на двоих, в котором заколочены окна и не горит свет. Маленький грязный секретик, который хотелось бы унести за собой в гроб.
Что будет, если Джирайя узнает об этом? Будет ли он смотреть на тебя, Цунаде, с такой же теплотой, как и раньше?
От этих неприятных мыслей, по позвоночнику пробежал морозный холодок. Цунаде была гениальным медиком, но так и не нашла лекарства от собственных тревог.
— Бывай. Удачи тебе на миссии, — отшельник одаривает напарника улыбкой, поднимает руку вверх в знак прощания. Орочимару кидает на него последний взгляд и поворачивается спиной, чтобы уйти.
— Стоять. Возьми это с собой, — окрикивает его Цунаде в последний момент и кидает ему маленькую бордовую коробочку.
Память Джирайи страдала прорехами, но он прекрасно помнил, как каждый раз, перед миссией, Сенджу, для каждого из них, подготавливала подобные маленькие свертки, с пилюлями или другими лекарствами по индивидуальным предписаниям. Просто потому что так ей было спокойнее отпускать их на задания… Потому что она всегда была не только хорошим врачевателем, но и заботливым другом.
Чутье подсказывало ему, что там лежат не только пилюли, но он не особо хотел лезть в то, что его не касалось. Поэтому, он ничего не сказал, он также умолчал о том, что заметил, каким нервным движением поймал коробочку, казалось бы, всегда спокойный Орочимару.
— Не стоило. Это лишнее, — змеиный саннин не стал оборачиваться, лишь застыл на секунду на одном месте, Цунаде не стала возражать его словам. Проводила взглядом отдаляющийся силуэт.
В них всегда и всё лишнее…
Она молчала какое-то время, просто повернув голову на Джирайю. Не было сил, казалось, что у неё выкачали всю энергию, как только она выбежала на улицу. Сердце всё ещё колотилось безбожно. Ком в горле снова напомнил о себе, и она никак не могла подобрать слов, чтобы объяснить ему свой напуганный, загнанный взгляд, как у зверя.
— Что случилось? У тебя руки дрожат, — спросил он, взяв её за руку, а у неё внутри всё, словно перевернулось… От этого маленького жеста, что выкручивал её изнутри. Разум отключился, оказавшись в тумане эмоций, в то время, как тело действовало само по себе. Она коснулась ладонью мужского затылка и поцеловала его в губы так, будто не видела тысячу лет. В этом поцелуе не было осторожности, в нём было так много отчаянья. Джирайя позволил ей отвести душу, притянул её к себе за талию, прижал, как можно ближе. Она ласкала его рот языком, кусала губы, наслаждаясь тем, как он сжимает пальцами белокурые волосы. Они оба задыхались этой взаимностью. Дышали ей безгранично.
Сенджу скользнула губами по загорелой шее несколькими рваными поцелуями, будто бы успокаивая себя окончательно. Всё внутри трепетало…
— Я испугалась, что ты снова ушёл из деревни, — сказала она тихо, утыкаясь щекой в мужскую грудь, в то время как длинные мужские пальцы ласково гладили её по макушке. Трудно было признаться в своих слабостях, но в это же время, она до безумия хотела быть с ним откровенной, хоть в чём-то. Открыться. Быть честной.
Ей хреново. Она ведь не из стали, а просто живой человек, сколько бы этого не отрицала.
Оказалось, что произносить правду вслух не так страшно, как кажется, хотя голос и руки всё ещё продолжали дрожать.
— Цунаде… — он удивлённо выдыхает.
Она чуть отстраняется, поднимает взгляд лисьих омутов. Смотрит так уязвлёно и испугано, слова сами слетали с её уст, всё ещё под влиянием бушующих эмоций:
— Ну, что? Ты всегда уходил, когда я думала, что в этот раз ты останешься, а я не готова больше… Не хочу тебя отпускать. Я знаю, что тебе нравится путешествовать по свету, когда нет миссий, но… — она запнулась, кажется, открывая в себе что-то новое. В себе прошлой и в своих чувствах.
Она всегда боялась, что он не вернется в деревню и эгоистично хотела, чтобы он остался, не предлагая ничего взамен. Какой же маленькой и глупой она была… Слепой перед своими чувствами столько времени.