Ей казалось, что она будет скучать по другу, но разве в дружбе есть место желанию привязать кого-то к себе на поводок?
Джирайя улыбнулся, погладив пальцами бархат щеки, снова накрыв губами её губы в лёгком поцелуе. Так сладко. Так невозможно и терпко. Слишком хорошо, чтобы быть правдой.
— Я никуда не собираюсь и не собирался, но я рад, что смог увидеть твою настоящую реакцию. У тебя всё ещё холодные руки, идём в палату?
Сенджу кивает в знак согласия, осознавая для себя предельно точно, что не сможет бороться с этим притяжением. Она растворилась в этом закате всецело.
Что ей теперь, делать?
Комментарий к Закат
Да, у Цунаде случилась паническая атака. Да, она осознала, что играть в друзей не получится, но всё ещё считает, что не может быть с ним. И да, кто не понял, в ту ночь, когда Орочимару принёс ей книгу и всё вскрылось, она была готова покончить с собой, просто она была очень пьяна, чтобы дойти до конца. С такими физическими данными, как у неё, это и не сделаешь на пьяную голову, только, если неудачная попытка. Как-то так.
Могу сказать, что в следующих главах уже пойдёт движ.
========== Закат ==========
Комментарий к Закат
Котята, публичная бета включена. Снова немного, но я решила, что если не начну себя пинать, то уже не возьму себя в руки. Поэтому, села вчера в ночи и начала дописывать этот эпизод. Один из моих любимых кстати.
Песня под настроение этой ночи: fujii - shinunoga e-wa
Они идут в палату Джирайи и в этих действиях, теперь, столько привычного и родного. Цунаде ловит себя на мысли о том, что считает данные обстоятельства своим якорем.
Пока они здесь, в пределах этих стен, где всё пропахло медикаментами и травяными настойками, они могут просто остановиться в этом моменте. Не думать. Не принимать серьезных решений. Просто довериться этому времени. Это была её собственная иллюзия безопасности, пока они оба находятся в полумраке больничных стен, ей не нужно притворяться. Не нужно держать оборону.
Чертовски трудно скрывать свои чувства, когда они искрятся, словно накалённые провода. Она разрывалась в собственных противоречиях. В том, что желанно и что на самом деле правильно.
Скоро закат покинет свои владения и ей придется выбирать… Каким бы тяжёлым не был для неё подобный выбор… Правильный или неправильный…
Он приобнимает её за плечи и Сенджу не отталкивает его, ей плевать на то, что их кто-то может увидеть в коридоре. На всё плевать…
Цунаде собиралась погрузить его в медикаментозный сон, но Джирайя сумел убедить её сделать на сегодняшнюю ночь исключение. С каких пор он стал так легко вить из неё верёвки? Стоило ему лишь коснуться пальцами молочной шеи, бережно очерчивая позвонки, это полностью отключало её рассудок. Она податливо таяла, словно воск от пламени и сама себя не помнила. Удивительно, ведь они были знакомы целую вечность… Но только сейчас она, кажется, взглянула на их взаимоотношения совершенно иначе. Всё заиграло новыми красками, стало более сочным и ярким.
Хотелось человеческого тепла, хотелось скрыться от всех тревог… Перестать всё контролировать. Жизнь, ведь как песок, утекает сквозь пальцы… Слишком быстротечная, чтобы изводить себя за каждую ошибку. И Цунаде позволила себе жить прямо в эту секунду.
Стоило двери закрыться, как их действия говорили за них лучше, чем какие-либо слова.
Они целовались, медленно и откровенно. Ей было так хорошо, сидя у него на коленях. Так, будто весь мир был запечатлен в этом мгновении и теплоте. Руки больше не дрожали, темнота больше не казалась пугающей и жестокой…
Просто лечь рядом и почувствовать сильные руки на своей талии. Джирайя заправляет белокурую прядь за ухо и лучезарно улыбается, в то время, как Цунаде не может сдержать нервного вздоха.
-Что тебя гложет? — спрашивает он почти сразу. Цунаде еле сдерживается, чтобы не увести взгляд, ей кажется, будто саннин видит её насквозь.
— Просто расскажи мне, — его голос чуткий, но аккуратно настойчивый, такой, что у неё застыл ком в горле. Ей трудно сделать вдох. Ещё труднее соврать любимому человеку прямо в глаза или снова уйти от ответа.
Сколько ты будешь убегать от правды, Цунаде? Он заслуживает получить ответы на свои вопросы. Неважно, что за боль вы причинили друг другу в прошлом… Это ваша общая история, её не запихнуть в закрытый ящик навсегда.
— Часто, когда я смотрю на тебя, я чувствую себя парализованной. Между нами глухая стена длиною в два года…- Сенджу в этот момент, будто дышать перестаёт. Не может отвести взгляда, хотя сбежать очень хочется. Говорить трудно, но она собирает всю волю в кулак и продолжает. Слишком трудно говорить об этом, это словно вскрывать гниющий нарыв снова и снова. — Я изменилась, Джирайя, пока ты не осознаешь этого, но…
Она прерывается на половине фразы. Задыхается. Раны всё ещё свежи. Она не была готова к этому разговору. Она никогда не будет готова.
— Это ничего не меняет, — мужской голос звучит уверенно и непреклонно.
— Тебе просто не понравится новая версия меня. Я не хочу спустя время видеть в твоих глазах отвращение, — и эта правда, слетает с алых губ, с настоящим надрывом. Она с трудом сдерживает свою внутреннюю истерику. Слишком больно. Её слова пропитаны страхом. Они из него сотканы.
Он должен узнать правду… Он должен…
Грязная. Грязная… Неправильная. Сломанная.
В эту секунду ей хочется отстраниться. Сбежать. Спрятаться. Чужая близость и прикосновения казались хуже яда. Наркотика. Она их не заслуживала.
— Я убивал людей, часто шёл на обман, порой я не сдерживал своих обещаний… Я подвёл многих своих товарищей, но в первую очередь, я подвёл тебя.
— Это не правда.
Цунаде упрямо кусает губы, наблюдает за тем, как Джирайя переплетает их пальцы в единый замок. Хочется плакать от обиды на саму себя. От эмоций, которые изводят её своей двойственностью.
Трудно вспоминать первые месяцы после того, как Джирайя ушёл. Как она злилась на него, как проклинала за то, что он предал её. Она чувствовала себя обманутой. Она чувствовала себя покинутой и преданной, даже когда его признали пропавшим без вести.
Непринятие новой реальности было долгим и мучительным. Хуже всего ей стало, в тот момент, когда она поняла, что её злоба просто неоправданна. Весь защитный каркас рухнул, когда догадки о том, что Джирайя просто хотел её так по идиотски уберечь подтвердились… И она начала винить себя ещё больше. Винить себя в том, что не смогла прочитать отчаянье в его глазах, когда они виделись в последний раз.
Она всегда была уверена в том, что слишком хорошо знает, но не сумела распознать ложь, оказавшись в плену собственных страхов и тревог. Она должна была остановить его… Не дать уйти… Неважно, сколько ещё ерунды бы он сказал ей в то утро.
— Правда. Я оставил тебя одну, хотя должен был оберегать. Я не знаю, какими были наши последние дни с тобой, но… Когда умер твой брат, я поклялся себе, что смогу защитить тебя от боли, а в итоге, стал её очередным катализатором… Этого я себе никогда не прощу, — он смотрит в глаза прямо, открыто. Цунаде видит в его взгляде раненного зверя в клетке. Может быть, память и стёрла его воспоминания о плене и пытках, но кошмары никуда не исчезали. Они преследовали его. Выползали из темноты, дожидаясь момента уязвимости.
Ей больно видеть его таким. Больно от осознания, что они оба прошли через ад в эти два года. Война их лишь надломила, а «мир» их доломал. Они боялись, что никто из них не доживет до конца. Война закончилась, но для них это оказалось лишь началом кошмара… Иронично, не правда ли?
У неё ком в горле, как камень. Она и сама не заметила, как сильнее сжала его руку в своей руке. Ей просто хотелось, чтобы он почувствовал, что она рядом. Чтобы понял, что это не иллюзия. Он выбрался, выжил. И она рядом. Она больше не позволит подобному повториться.