— Сюда, господин, сюда! Я нашёл его! Я нашёл его!
Максимиан, взволнованный не меньше своего слуги, устремился следом и, пройдя сто метров, увидел Афрания, который яростно махал ему свечой, стоя возле небольшого ларца, находившегося на чём-то вроде постамента. Поэту оставалось пройти не больше десяти шагов, как вдруг произошло что-то непонятное. Он успел заметить, как Афраний склонился над ларцом, затем раздался тихий, но грозный шорох, несколько ударов камня о камень — и весь коридор заполнился удушливой пылью. Максимиан инстинктивно замер, прислонившись к стене и закрыв голову руками. Он решил, что произошёл обвал, и, откашлявшись, громко позвал Афрания. Ответом была пугающая тишина. Тогда Максимиан осторожно двинулся вперёд со светильником, опираясь рукой на стену и осматривая потолок. Когда он добрался до того места, где несколько минут назад стоял Афраний, то сначала увидел только ноги своего слуги, торчавшие из-под обломков стены. Он поднял свечу как можно выше и посмотрел наверх, затем опустился на колени и тщательно обследовал труп своего слуги, из разможжённой головы которого обильно текла кровь, наконец приблизился к ларцу, всё так же стоявшему на постаменте и, достав из-за пазухи кинжал, перерезал теперь уже не опасную верёвку. Конструкция была предельно простой — верёвка, привязанная к задней стенке ларца, другим концом была укреплена и замаскирована в шаткой стене из старых оштукатуренных кирпичей. Когда Афраний попытался снять ларец с постамента, верёвка натянулась и, разрушив кирпичную стену, погребла его под обломками. Эта ловушка и объясняла то, почему ларец стоял на самом видном месте.
Максимиан осмотрел его со всех сторон, а затем поднял крышку. Его спасли только напряжённые нервы и отменная реакция. Из передней стенки ларца благодаря скрытой пружине стремительно выскочило длинное тонкое лезвие. Если бы он не успел отшатнуться, расцарапав в кровь подбородок, оно пронзило бы ему горло. Да, этот ларец хранил свои сокровища не хуже змеи, и Максимиан снова склонился над ним лишь после того, как слегка успокоился и вытер струившуюся кровь. Никаких смертельных сюрпризов больше не было, зато имелась россыпь драгоценных камней и золотых монет старинной чеканки с портретами императора Константина. Максимиан не слишком хорошо разбирался в драгоценных камнях, хотя в своих стихах постоянно сравнивал с ними женские глаза и зубы, но и он мог отличить изумруды от бирюзы, а алмазы от жемчуга. Всего этого богатства здесь было не меньше пяти килограммов, и он, уже забыв о гибели Афрания, стал мысленно прикидывать, как будет выносить всё это из подземелья.
За время, проведённое в катакомбах, слух Максимиана обострился до такой степени, что теперь он мог различать даже шорох крыльев летучей мыши, пролетавшей по соседнему штреку. Поэтому, услышав какое-то странное бормотание, он сразу же насторожился и двинулся к той стене, откуда исходил этот шум. Стена была сделана весьма странно, и поначалу он даже не понял, что именно его удивило. Только тщательно осмотрев её и ощупав, он осознал эту самую странность — в сущности, это была даже не стена, а кусок гранитной скалы. Но на самом её верху, там, куда едва доставала рука со светильником, начинались обычные кирпичи, скреплённые цементом. Бормотание из-за стены продолжалось, и тогда Максимиан начал действовать. Подтащив к этой стене постамент, на котором находился ларец, он взобрался на него, достал кинжал и попытался раскрошить цемент, чтобы вынуть из кладки хоть один кирпич. Дело пошло на удивление быстро — очевидно, цемент был такого же качества, как и тот, который использовался на строительстве многоэтажных городских домов, сдававшихся внаём бедноте и рушившихся на головы своих жильцов спустя несколько месяцев после постройки.
Вскоре ему уже удалось проделать такую щель, что лезвие кинжала стало явно проходить и по другую сторону стены. Теперь уже до Максимиана явственно доносился голос, в котором он с невольной дрожью узнал голос Боэция. Причём бывший магистр оффиций не жаловался и не стонал, а словно бы рассуждал сам с собой — и рассуждал хотя и взволнованно, но методично, приводя доводы за и против. Слыша это, Максимиан невольно ускорил усилия и, как только проделал в стене достаточную щель, приложился к ней губами и позвал Боэция.
Послышался лёгкий шорох, а затем и удивлённый голос Северина Аниция:
— Кто меня зовёт? Это ты, Максимиан?
— Да-да, это я! — радостно отозвался поэт, боявшийся безумия, которое могло постичь его бывшего покровителя из-за долгого одиночного заключения. — Подожди ещё немного, и я сделаю в этой стене пролом и смогу освободить тебя.