На выходе из мастерской, где делали саркофаги, он вдруг столкнулся с каким-то стариком, который показался ему подозрительно знакомым. Они разминулись, обменявшись пристальными взглядами, и лишь потом, спустя несколько часов, Максимиан понял, что этот старик полностью соответствовал тому описанию, какое Афраний давал своему нанимателю: седая борода, выпученные, ракообразные глаза и огромный отвисший нос. Да, человека с подобной внешностью трудно с кем-нибудь спутать. Максимиан решил соблюдать максимальную осторожность, ведь если всё обстоит именно так, то он стал невольным похитителем драгоценностей, принадлежавших этому человеку!
Тем временем слухи о смерти бывшего магистра оффиций успели распространиться по всему городу, поэтому его похороны вызывали большой интерес. Ещё днём, когда могильщики копали землю под скромный, чёрного мрамора, саркофаг, к месту будущего погребения стали стекаться толпы любопытных. Старинный обычай запрещал хоронить кого бы то ни было в пределах городской черты, и Боэцию предстояло упокоиться на небольшом кладбище, находившемся в ограде старинной церкви Святого Павла, неподалёку от городской тюрьмы, но за стенами города. И то, что Боэция должны были похоронить именно в церковном приделе словно уже канонизированного мученика, придавало его похоронам особое значение. Начальник городской стражи — старый гот по имени Лангодист собрал большой отряд воинов, дабы не допустить массовых столкновений между представителями римской и готской общин города. И тем не менее обстановка успела накалиться до такой степени, что, когда после отпевания из церкви вынесли простые деревянные носилки, на которых покоилось зашитое в саван тело Боэция, в толпе раздались яростные проклятия в адрес всех готов и короля Теодориха.
Одного из последних защитников римской вольности хоронили как погибшую надежду — с мрачно сжатыми кулаками и слезами на глазах. И Максимиан был в толпе и также плакал и проклинал готов вместе со всеми. Впрочем, готская стража была настроена весьма решительно, а римские горожане безоружны, поэтому дальше проклятий дело не зашло. К вечеру, когда стало темнеть, а тело бывшего магистра оффиций уже было погребено в саркофаге, толпа начала быстро расходиться, и вскоре кладбищенский придел опустел. Максимиан остался один и не торопился уходить, медленно бродя по старинному некрополю, зачем-то толкаясь в железные двери склепов и рассеянно читая надгробные надписи. Но странное дело — чем свежее было погребение, тем реже надписи на гробницах, на иных даже не указывалось никаких имён! Словно покойники были уверены в том, что Господь на небесах сумеет отличить их одного от другого, а потому и нет надобности указывать, где именно похоронено тело.
Но Максимиан думал совсем о другом. Со смертью Боэция закончился какой-то, может быть, даже самый важный и самый счастливый период в его жизни. Поэта настолько угнетала мысль о будущем, что даже не пугал вид ночного некрополя. Впрочем, проведя столько времени в катакомбах, Максимиан уже разучился пугаться темноты, её таинственных шорохов и звуков. Это было ценное качество, благодаря ему он не растрачивал силы, сохраняя их для настоящей опасности. О такой опасности очень скоро его возвестило негромкое лошадиное ржание, раздавшееся где-то неподалёку.
Было совсем темно, поскольку луна пряталась за тучи, и Максимиан, легко укрывшись в тени большого склепа, стал напряжённо всматриваться в темноту, ожидая появления таинственного всадника. Почему-то он вновь вспомнил о сокровище, которое, зашив в мешок, носил под своим плащом. А что если оно проклято и может принести несчастье его обладателю? Сколько таинственных смертей связано с ним? Кто знает, кто его таинственный обладатель?
В этот момент послышался скрип открываемой металлической калитки, а затем стал медленно приближаться перестук лошадиных копыт. Незнакомец был или язычником, или самим дьяволом, если осмелился въехать верхом на освящённую землю церкви! Когда луна на какой-то миг осветила дорожку между надгробиями, Максимиан осторожно выглянул из-за своего укрытия и... застучал зубами от ужаса!
По дорожке верхом на вороном жеребце ехал всадник, одетый во всё чёрное — просторный плащ, широкий головной убор, чёрные перчатки. Чёрная маска закрывала половину лица, и из-под неё выглядывала густая седая борода. Было так тихо, что слышалось лишь дыхание лошади, пугливо фыркавшей и раздувавшей ноздри.