В XX веке правящие элиты Запада согласились поделиться доходами с собственным кадровым пролетариатом перед лицом совершенно реальной катастрофы мировых войн, фашистских завоеваний или коммунистических революций. Результат превзошел все ожидания. Западный пролетариат принял сделку и вместо романтичного, но весьма опасного для жизни строительства баррикад стал ездить на собственных машинах за пособиями. Тем самым население развитых капиталистических стран продолжало потреблять даже в периоды безработицы. Страны же советского блока, вместо ожидавшегося Сталиным и многими прочими современниками возобновления после 1945 года Великой депрессии и краха капитализма, столкнулись с совершенно невыносимым для них демонстрационным эффектом массового потребления на Западе.
Однако одно дело — поделиться долей пирога с не таким уж и многочисленным, но центрально расположенным (и, добавим, белым) населением Запада, и совсем иное дело-делить пирог уже со всем (цветным) третьим миром. Вдобавок и сам зажиточный пролетариат Запада к началу 1970-х, оставаясь вполне лояльным капитализму, стал требовать все большего. В ходе потрясений 1968 года для всех правительств, коммунистических и капиталистических, было исключительно важно предотвратить смычку левых интеллигентов и массы кадрового пролетариата.
Официальные профсоюзы на Западе тогда покупались материальными предложениями, превосходившими их собственные ожидания. Это, конечно, обеспечивало социальное спокойствие, но и гарантировало со временем дальнейший рост запросов. И все это происходило на фоне понижения норм прибыли в устаревающих промышленных секторах. Вот почему вызванный ОПЕК рост сырьевых издержек произвел в 1974–1975 годах кризис, сломавший прежние компромиссы и приведший к деиндустриализации Запада.
Экономист Джованни Арриги называет этот кризис сигнальным, за которым последовало мощное восстановление нормы прибыли — но теперь на основе спекулятивных финансов и одновременного снижения доли зарплат в национальном доходе. Подобное восстановление в принципе не могло быть устойчивым и долгосрочным. Но все-таки велика планета, и пару десятилетий капитализм выручала глобализация.
Впервые это модное слово возникло в 1984 году в редакционном комментарии «Уолл-стрит джорнэл» по поводу решения кабинета Маргарет Тэтчер, открывавшего иностранным банкам прямой доступ на финансовый рынок лондонского Сити. Показательно, что до 1991 года неологизм «глобализация» употреблялся только с прилагательным «финансовая». Дело в том, что после разгрома некогда славных британских профсоюзов в некогда ведущих, но теперь низкоприбыльных отраслях угледобычи и машиностроения Тэтчер остро требовалось создать новый ведущий сектор.
С распадом Британской империи Сити утратил было свое значение мирового денежного насоса, но теперь воспрял благодаря родовым связям с Америкой и близости к Европе. Ожил и остальной Лондон, где резко выросли цены на недвижимость, скупаемую своими и пришлыми рыночными игроками. Тем временем некогда славные Глазго, Белфаст, Манчестер и Бристоль переживали повальное закрытие шахт, заводов и судоверфей с соответствующим букетом социальных патологий от алкоголизма и распада семей до терроризма ирландского и мусульманского (пакистанцев в 1950-е годы завезли в качестве «лимитчиков» для давно устаревших текстильных фабрик). При этом капиталы высвобождались из привязанного к конкретной стране и местности материального сектора и утекали в глобальные финансы.
В 1979 году президент США Джимми Картер под угрозой поражения на выборах призвал своих экономистов сделать хоть что-то для обуздания экономического кризиса. Новый глава американского центробанка Пол Волкер предложил тогда отчаянные меры, не использовавшиеся с 1929 года. Это было сродни началу лечения пациента кровопусканием, коль скоро все известные науке антибиотики перестали работать.
К тому времени кризис на Западе продолжался уже Десятилетие, с никсоновской вынужденной девальвации Доллара 1971 года и формального краха Бреттон-Вудской системы международных финансов, которая после 1945 года служила барьером против повторения больших депрессий. Правительства западных стран вкачивали ликвидность в свои экономики в надежде на повторение кейнсианского эффекта мультипликатора, который так выручал со времен Великой депрессии и послевоенного восстановления. Попросту говоря, и капиталистам, и рабочим по-всякому раздавались деньги в расчете на стимуляцию потребительского спроса и технического переоснащения. На сей раз почему-то деньги вызывали только инфляцию вкупе с деловым застоем (стагнацией) — стагфляцию.