И нахлынула третья волна, самая страшная. Безразличие. Равнодушие. Оцепенение. Хотелось медленно опуститься на подушки, обхватить голову руками и сидеть неподвижно, безмолвно и бездумно до самого Заката. Перед этим чувством мальчишка Джави был бессилен. Много лет назад он, скорей всего, убежал бы далеко в пески и действительно сидел бы там под какой-нибудь скалой без движения весь день и всю ночь, и еще день, и еще ночь, пока жизнь и смерть сражаются в его душе — но без его участия. И потом, когда битва завершится… Либо жажда жизни пригнала бы его обратно к стойбищу, где вода, козье молоко и безумно вкусные харджиновые лепешки — либо жажда смерти заставила бы лечь на маняще податливый песок и заснуть. Надолго. Потом навсегда. Так было бы с мальчишкой Джави Шаддахом.
Но венценосный Джавийон уже знал средство против этой болезни.
Он неторопливо, с каждым шагом преодолевая дурманную расслабленность, прошел в угол, подобрал скомканную рубаху, вернулся к кувшину, сосредоточенно поднял его и старательно полил рубаху, стараясь намочить ее посильнее. Потом аккуратно поставил кувшин на пол и тщательно обтер лицо мокрой тканью. Потом без всякого желания, но с безграничным терпением потянулся — раз, другой, третий. Положил рубаху в поднос с виноградом и вышел на внутреннюю террасу.
— Будем последовательны, — негромко сказал он сам себе вслух, заложив руки за спину и прогуливаясь вдоль белоснежного парапета. — Будем последовательно думать хоть что-нибудь и делать хоть что-нибудь, а остальное придет само. Потому что думать и делать глупости еще противнее, чем думать то, что нужно, и делать то, что нужно…
Тут Джави обхватил двумя руками огромный алебастровый вазон с цветущим ремескарисом, опустил подбородок в благоухающую зелень и замер. Как обычно ведет себя человек, застигнутый врасплох убийственным известием? Он хватается за сердце и цепенеет, как предрассветный геккон. Потом начинает носиться кругами, как безумец, выплескивая каждым движением растерянность и безысходность. Потом собирается с силами и совершает какую-нибудь неописуемую глупость, так что небесам становится тошно. А теперь посмотрим, как это будет выглядеть в нашем случае.
Итак, к императору Серебряной Конфедерации внезапно является его главнокомандующий. Воин со скромным званием капитана дворцовой гвардии и сокрушительной репутацией лучшего бойца и стратега Вселенной. Неофициальный соправитель империи и друг детства самого императора. Они, невзирая на жару и пренебрегая этикетом, закрываются в личных покоях императора и о чем-то говорят около получаса. Потом воин, не оглядываясь, покидает дворец, забирая с собой отряд отборнейших головорезов, а император некоторое время сидит в оцепенении, потом устраивает придворным сложную истерику с узорными разветвлениями, потом бледнеет ликом и творит какую-нибудь несусветную глупость… Мда. Реакцию двора предсказать трудно, но представить в общих чертах вполне, вполне… Джави вдруг увидел, будто воочию, судорогу бессмысленной паники, проходящую по сонному дворцу, и цинично ухмыльнулся. А что нам надо сделать, чтобы как раз наоборот, заставить их… Ага. Ну конечно.
Он решительно вернулся в комнату и распахнул дверь в коридор ударом ноги. Остановился на пороге в том самом месте, где последний раз видел Ника, и рявкнул:
— Мутаннар! Или кто там?! Ко мне!
Опухший от духоты церемонимейстер выпал из-за двери и преданно склонился перед императором.
— Чего желает божественный?..
Его глаза светились совершенно собачьей усталой влюбленностью, и Джави поморщился. Пристрелите пса, негоже ему так мучиться… Нет уж, ты у меня еще побегаешь, еще полаешь на воробьев, толстый ты сукин сын.
— Снять охрану покоев, девчонок вернуть во двор, ко мне с докладами пропускать беспрепятственно. Особенно от капитана Уртханга. Разыщи Баррахата и немедленно направь ко мне. Поймай протокол-секретаря, пусть сидит неподалеку. И… Аретиклея найди, приготовь ему все нужное в одной из ближних зал, прикажи питья ему подать, а пока ждет, пусть подумает как следует — мне нужны лучшие сумеречные гонцы. Да! Если Уртхангу что-нибудь понадобится — приготовить немедленно! Из-под песка достать!
— Слушаю, мой повелитель! — церемонимейстер попытался скользнуть в сумрак коридора, но голос Джави вернул его на место, как щенка за ухо.
— Мутаннар! Еще певца ко мне, только не этого жирного кастрата, а кого-нибудь нормального — ат-Тамаля, например, если он во дворце. Я в бассейне, так что пусть выходит во двор и сразу начинает петь. И вина ему, со снегом…
— Снега нет, повелитель, — почти неслышно вякнул Мутаннар и привычно втянул голову в плечи.
— Тогда просто холодного вина, — великодушно разрешил Джави и повернулся к террасе. — Все. Иди.
— Повинуюсь, божественный! — Мутаннар исчез раньше, чем звук его шагов утонул в коврах. Очевидно, все-таки не поверил до конца в великодушие императора. И правильно сделал, в общем.
Джавийон снова вышел на террасу и спустился по трем изразцовым ступеням во двор. В бассейн ему очень не хотелось. Но зато теперь по дворцовым коридорам понесется совсем другая волна. Волна болезненного возбуждения и опасливого предвкушения. Затеяли! Что-то затеяли! Самое главное: не Что-то Стряслось — необратимое и роковое, а Что-то Будет — неизвестное, соблазнительное, неожиданное… Что? Что затеяли? Не знаю, но император весел и азартен… Война, что ли? Война! Летом? Не верю! Глаза протри! Вона Уртханг передовым отрядом ушел… да, это их отвлечет. А меня? Меня отвлечет?
Джави скривился и прямо в матуфе прыгнул в бассейн. Уже в полете он потерял левую сандалию и понял, что все-таки сильно волнуется. Матуф он не снимал совершенно сознательно, а вот про сандалии просто забыл.
Нырял император отвратительно. Уроки Ника помогали плохо. Джави до сих пор и плавал-то еле-еле. По его собственному критичному выражению, уже не тонул и слегка двигался в намеченную сторону — только и всего. Тем не менее, когда Мутаннар появился во дворе, предваряя Тамаля и вереницу слуг с напитками и фруктами, Джави уже сидел на краешке бассейна, беззаботно болтая ногами в воде. Обе сандалии, меланхолично журча, истекали крошечными ручейками по левую руку.
Мутаннар быстро подошел на безопасное расстояние, склонился — Джави с удовольствием отметил, что двигался церемонимейстер вдвое быстрее обычного — и вдохновенно прошептал:
— Повелитель, секретарь и Аретиклей в халкидоновом покое, оба. Они просили быть вместе, им так удобней, повелитель позволит? Ат-Тамаль готов петь, повелитель позволит? Баррахат ожидает на бирюзовых ступенях, повелитель прикажет войти? О… лучезарные супруги позади повелителя…
Мутаннар умолк и отступил на пару шагов, кося через плечо Джави. Ат-Тамаль дьявольски ухмыльнулся и взял с подноса серебряный кувшин. Император неспешно обернулся.
Крошечная островитянка, широко распахнув огромные глаза, опустилась на колени и вежливо спросила:
— П'чему тигор г'невасси н'нас?
— Тигр не гневается, — ласково ответил император. — Но может. Если вы будете тихо играть и слушать разбойника Тамаля, но не будете подходить близко к нам с Баррахатом, тигр будет доволен. А если вы будете шуметь, отвлекать и мелькать перед глазами, я буду бросать в вас сандалии. По одной. А потом что-нибудь тяжелое. Понимаешь, мошка?
Мошка раскрыла сияющие глазищи еще в два раза шире и робко улыбнулась:
— Поньмаю, тигор. Мы 'граем тихо и д'леко, праально?
— Праально, праально, — вздохнул Джави и коварно пощекотал босую пятку, выглядывавшую из-под маленькой задницы.
Мошка беззвучно взвизгнула, вскочила и унеслась в тень персиков, где роились остальные. Тамаль откашлялся, придал бандитской физиономии выражение усталого и доброжелательного всепонимания и звучно сообщил:
— Божественный ветер склонил тростники у спешащей реки, дыханием светлым качнул челноки и разгладил пески…