— Потому что я воспитывался в семье, где женщина была женщиной, а мужчина — мужчиной. Где каждый выполнял роль, отведенной ему природой и Богом. Моя мать никогда не слышала звука выстрела, она терпеть не могла оружия, хотя по роду деятельности ей приходилось встречаться с ним. Она говорила, что на какой бы работе она не работала, она всегда остается женщиной и, когда мой отец возвращался домой, она всегда встречала его. Неважно сколько было времени и как сильно она уставала на своей работе. Так же думал мой отец. Он мог пропадать по двенадцать часов в сутки, порой он брался за такую работу, от которой отказывались все подряд. Работая как вол, он обеспечивал нас всем необходимым и меня приучал к этому. Однажды придя с работы и упав от усталости на кресло, он сказал мне: «…ты можешь быть кем угодно, это не столь важно, но твоя семья не должна в чем-то нуждаться». Я следовал этому закону всю свою жизнь. Да, может что-то в моей жизни пошло не так и семья моя распалась, но одно я могу сказать с уверенностью: я сделал все, чтобы моя семья ни в чем не нуждалась. А теперь, когда современный мир меняет все устои с ног на голову, когда вокруг все кричат о равноправии, когда женщины берут оружие и идут воевать, а мужчины шьют платья, меня просто выворачивает от всего этого. Я никогда не принимал этого и не приму до самой моей смерти.
Откинувшись на спинку стула и забросив ногу на ногу, она довольно посматривала на меня. Ее взгляд все время находился на мне, так, будто она собиралась купить меня как вещь и пристально искала во мне изъяны, чтобы сбить цену.
— Я поражена вами, Лефевр. Вы удивительный человек, настолько, что мне сложно подобрать слова, чтобы описать это чувство. В вас сочетаются практически несовместимые вещи: вы прекрасно ладите со своими чернокожими коллегами, но при этом открыто говорите о своих националистических взглядах, вы любите женщин, готовы пойти ради них на все, однако считаете, что их место на кухне. Вы мне нравитесь Лефевр, с каждым днем все больше и больше.
— А как же расследование?
Софи несколько изменилась в лице, но вскоре улыбка вновь вернулась на свое место. Отхлебнув принесенный кофе, она поставила чашку и полезла в сумочку за сигаретами.
— Честно говоря, Дидье, при всем своем желании и тех приложенных усилиях, я не могу ничего доказать. Абсолютно ничего. Единственное, что возможно тебе предъявить, так это превышение допустимой самообороны в отношении важного свидетеля, но это детский лепет на который я не согласна идти. Я прекрасно понимаю, что вы нарочно выстрелили в Фукко и что все ваши утверждения о том, что Саид начал отстреливаться — полная чушь. Я даже могу описать как все было.
Я отставил кофе в сторону и молча стал слушать.
— В тот день вы уже знали, что будете делать. Наверняка обдумывали это несколько дней, может неделю, но когда группа захвата окружила дом Саида, вы уже были готовы. Я спрашивала у командира той группы, он сказал мне, что за пару минут до штурма, вам как-то удалось получить разрешение на участие в нем, хотя по всем правилам это было запрещено и все что вам отводилось так это координация действий и наблюдение. Тем не менее, вы шли на штурм в числе первых. Когда солдаты ворвались в дом, со слов того же командира, вы даже не задержались на первом этаже и сразу же побежали на верх, что говорит о том, что вам, Дидье, было известно, где на тот момент находился Фукко. Взбежав наверх, вы, без каких-либо предупреждений выстрелили Фукко в спину, затем, перевернув тело, выстрелили еще несколько раз. Никакого сопротивления и тем более ответных выстрелов со стороны Саида не было, и не могло быть, а все ваши слова это просто отговорки. Удостоверившись, что Фукко мертв, вы вытащили его пистолет и, взяв с собой, направились к выходу. Выбежавшая жена Саида, стала что-то вам кричать, может даже била, но вы сделали свое дело и спокойно шли дальше, ведь она ничего не видела и вам нечего бояться. Как говорил сам командир, вы еще недолго побыли на месте операции, а потом, пожаловавшись на усталость, сели в машину и уехали обратно в комиссариат. По дороге вам пришлось остановиться возле фермы, где вы смогли избавиться от оружия, при этом стерев все отпечатки. Вашу машину видел местный житель, к сожалению он был очень старым и плохо видел, поэтому опознать вас в лицо не сможет, но вот машину описал. Вот видите, комиссар, все складывается в красивую цепочку, не хватает только одной прямой улики, которая бы стала катализатором для начала громкого расследования, но ее нет. Соответственно все мои слова — это пустой звук, хотя и очень звонкий.