Бюжо был прав, ситуация была такова, что незадетыми окажутся единицы, если таковые вообще будут. Но мне нужно было решать, я не мог пустить все на самотек и оставить все как есть — это бы не в моих правилах. Если кто-то стреляет в меня, он должен понимать, что в ответ я могу начать стрелять без предупреждения. Однако все надо было сделать с наименьшими потерями.
— Тебе известно, что в город неделю назад должна была прибыть большая партия наркотиков?
Бюжо резко развернулся и удивленно посмотрел на меня.
— Откуда тебе это известно? Тебя, насколько я знаю, не посвящали в подобного рода информацию.
— Я же сказал, что у меня свои источники.
— Хм, ну ладно. Несколько дней назад нам сообщили, что в город прибыла очень большая партия дурмана. Какого, нам пока неизвестно, но одно ясно точно, общая сумма товара составляет более пятидесяти миллионов. И что самое интересное, никто из наших людей в городе о нем раньше даже не слышал. Надеюсь, ты понимаешь о чем я говорю?
— За такие деньги, Бюжо, можно закрыть не только глаза на происходящее, но и рот. Ты имеешь ввиду, что кто-то из наших покрывает это дело.
Он одобрительно покачал головой.
— Стыдно признаться, но когда ты пропал, а эта информация появилась у меня на столе…
— Ты подумал, что я и есть этот человек.
— Именно.
— Ты до сих пор так считаешь?
Бюжо тяжело вздохнул и, пройдясь по комнате, сел на ближайший стул.
— Уже нет. Потому что мне известно, кто за этим стоял.
Я повернулся к нему лицом и вопросительно посмотрел на него.
— И кто же этот человек?
— Робер Эрсан. Твой коллега. Мы нашли его мертвым в одном из железнодорожных складов. Несколькими днями ранее, по словам местного работника, там разгружали груз, к которому никого не подпускали. Там он видел Эрсана, а на утро, его тело, с несколькими огнестрельными ранениями, обнаружил охранник. Мы уже известили его родных о случившемся. Что ты думаешь по этому поводу?
Я молча пожал плечами. Что тут можно было сказать, ведь на его месте должен был оказаться я, не откажись я от всего этого, но это только портило всю ситуацию, ведь произошедшее случилось отчасти и по моей вине.
— Что теперь?
— Ничего. Эрсан был главным связным звеном в этой цепи, теперь он мертв. Кто-то очень хорошо и предусмотрительно обрубает концы, не давая нам даже шанса зацепиться за них. Наркотики в городе, а их организаторы в шоколаде. Нас в очередной раз обвели вокруг пальца, а все из-за этой проклятой напасти — алчности. Ответь мне, Дидье, может я уже слишком стар или безнадежно отстал от жизни, но неужели деньги — это все, ради чего можно жить. Неужели они сегодня важнее полицейской этики.
Последние слова чуть не вызвали у меня смех, но видя напряженное состояние Бюжо, мне пришлось подавить наступающее чувство.
— Тебе, Бюжо, надо почаще выходить из кабинета в город, особенно в ночное время и тогда ты поймешь, что такие вещи как полицейская этика уже давно в прошлом. Это мы с тобой еще можем вспомнить, что это такое, а в остальном это просто пустой звук. Чем дальше комиссариат от центра Парижа, тем больше грязи можно найти в тех, кто там служит. Их нельзя винить во всем этом, ведь время диктует свои правила, и мы можем лишь поддаться им.
— Тогда почему ты не влез в это болото?
На этот вопрос я не мог ответить, а врать мне не хотелось, особенно такому человеку, и я просто ушел от ответа. Бюжо не понял почему я так поступил, может это было и к лучшему, вряд ли он мог понять меня, а объяснять у меня просто не было времени.
— Я могу помочь тебе в расследовании, но только если ты достанешь мне оружие.
— И не проси, Дидье, на это я не пойду.
— Да брось, Бюжо! По городу, словно кровь по артериям, растеклась целая гора наркотиков, а ты все строишь из себя справедливость. И как долго это будет продолжаться, прежде чем ты начнешь действовать?
— А что я могу сделать?! Люди работают почти круглыми сутками, допрашивают каждого наркомана, попавшегося им в патруле, но результатов — ноль. Я не могу прыгнуть выше своей головы, но на нарушение закона я тоже не согласен. В таком случае, чем мы отличаемся от них, если будем переступать через него. Сначала один раз, потом — второй, а завтра кто-то из нас превратиться в Робера и поставит деньги превыше всего. Нет! Я так не могу. Прости.
Он замолчал. Эти слова были криком его души, потому как в глубине он понимал меня, может даже поддерживал, но переступить через себя не мог. Он был обречен остаться и умереть таким человеком, полицейским, которому как-то удалось за столько времени сохранить себя чистым и не запятнать грязными связями с преступным миром. Я был ему неровня, хотя именно меня он ставил в пример остальным сотрудникам и называл своей копией. Я был не достоин этого и вряд ли когда-нибудь смогу.