— Вот уж не ожидал тебя здесь увидеть. Пришел позлорадствовать, Лефевр, — его голос был тяжелым. Я слышал как хрипели его легкие, а сердце билось в тяжелых муках. Красная от крови рука все сильнее сжимала деревянную трость, стараясь не потерять равновесия и не дать упасть своему хозяину.
— Я пришел сюда не за этим.
Он устало посмотрел на меня.
— Тогда, что тебе нужно? Мы ведь квиты.
— Ты говоришь так, будто твой сын был лишь разменной монетой во всем этом деле.
— Он знал, на что шел. Дети сегодня слишком быстро взрослеют и о последствиях порой не догадываются. Но Хамон был другим, пусть он и не был идеальным, но он был моим сыном и говорить, что он был разменной монетой в высшей степени неправильно. Ты получил то, что хотел, твоя месть удовлетворена, ведь так.
Синьен снова закашлял. На этот раз так сильно и напористо, что на секунду мне показалось, что его легкие вот-вот выскочат наружу. Прикрывая рот ладонью, он вновь собрал алую слюну в руку и, стряхнув ее на землю, опять посмотрел на меня.
— Я не жилец. Ты сам это видишь. Наверное, это и есть кара небесная за все то, что я сделал. Неужели ты все еще желаешь убить этого жалкого старика.
— Не дави на мою жалость, Синьен, я знаю каков ты на самом деле. Ты столько раз отдавал приказы о смерти, что я уже сбился со счета. И сейчас, когда тебе следует молить о пощаде, ты все пытаешься строить из себя саму невинность. Тебе не смешно от того, что ты сейчас говоришь?
Он замолк на несколько секунд и гневно посмотрел на меня.
— Мне нужно с тобой поговорить. Скажу честно: радости по этому поводу я не чувствую, но необходимость есть. Мы поговорим обо всем насущном, что волнует и тебя и меня. Ты ведь сам когда-то сказал, что мы взрослые люди и должны вести диалог, а не стрелять друг в друга.
Синьен хотел что-то ответить, но резкий приступ кашель вновь вмешался в наш разговор. Стараясь избавиться от всей грязи внутри себя, обессиленный организм изо всех сил сжимался и разжимался, выталкивая смолу и деготь наружу.
— Хорошо, но не здесь. Следуй за мной.
Он тяжело оперся на свою трость и медленно побрел подальше от похоронной процессии. Я следовал за ним и ничего не говорил, только изредка посматривал назад — паранойя в такие моменты просто охватывала меня с ног до головы. Так мы прошли несколько десятков метров, остановившись возле старого, поросшего легкой зеленью, склепа.
— Говори, что хотел.
— Я хочу все закончить. Здесь и сейчас. В прошлый раз ты нарушил свое обещание, но теперь, думаю, все будет иначе.
— Хах, все не так просто как ты думаешь. Лефевр, ты живешь в мире иллюзий, хотя самому уже перевалил четвертый десяток. Оглянись вокруг, ты мог бы сам уже все давным-давно прекратить, но как на зло, ты с упорством маленького мальчишки рвешься восстановить справедливость. Вся соль в том, что ты ее никогда не добьешься, ведь сам по уши во всей этой грязи. Ты хочешь все уравнять? Хорошо, давай заключим пари: я оставляю тебя в покое и забываю про убийство своего сына, а ты идешь в свой комиссариат и рассказываешь все о своей работе. О том, как ты получил свое первое повышение, откуда у тебя такая высокая раскрываемость, откуда такой дом и за какие деньги твоя дочь учится в лучших учебных заведениях мира. Потом расскажешь и по Саида Фукко, про то, как ты хладнокровно застрелил его в его же доме, а потом сфабриковал свою самооборону. Посмотрим, как отреагирует на это твоя Дюпон. Что? Не хочешь? В этом есть вся проблема, ты требуешь от других раскаяния, но сам не готов нести ответственность. Как же тогда вести с тобой диалог?
— Может так оно и есть, но ты забываешь одну маленькую деталь: все это я делал по твоей указке, а не по собственному желанию.
— Чушь. Жалкие попытки снять с себя львиную долю ответственности. Если бы тогда, двадцать лет назад, ты не пожал бы мне руку и не согласился на мои условия, всего этого могло бы и не быть. Ты бы работал простым полицейским ни чем не отличающимся от других, но ты принял решение, да, не спорю, ты не знал всей правды, но второе не отменяет первое — ты сам принял решение. Поэтому гореть в аду мы будем в одном котле, хочешь ты этого или нет.