— Вы мне нравитесь. Правда. Не то, чтобы я в вас влюбилась, нет, что вы. Нравитесь как человек, как личность, как профессионал. Я уже много лет занимаюсь своим делом и, как вы видите, добилась в нем определенных результатов, но самое важное, что я усвоила и приобрела, так это способность видеть людей. Как рентген. Порой мне даже не надо смотреть в их личные дела, достаточно поговорить и все сразу станет ясно. Мне приходилось сталкиваться с разными личностями: жадными, продажными, хитрыми и трусливыми, честными и порядочными, но вы… вы тот, кого мои учителя называли «уникум». «Исполнителен во всем», так о вас отзывается мсье Бюжо. За двадцать два года службы вы ни разу не опоздали на работу, за вами не числится ни одного административного нарушения, ни одного штрафа, вы даже скорость ни когда не превышали. Вы — идеальны. Странно, но это так. Поймите меня правильно, я не имею ничего против всего этого, но ваша исполнительность, она, — Софи на секунду задумалась, — она пугает. Ну да бог с ней, с этой исполнительностью. Смерть Саида Фукко была выгодна очень многим, а та спецоперация по его поимке была строго засекречена. Убить его, означало сбросить концы в воду по многим делам, которые были связаны с ним. Одно из них, кстати, пришлось приостановить буквально вчера, потому как Фукко должен был выступать там главным свидетелем. Вы понимаете, о чем я говорю.
— Хамон Пикар?
Она одобрительно покачала головой.
— Именно. Фукко был его подельник, они вместе организовали поставки наркотиков в Париж. До недавнего времени у них все шло хорошо, но вскоре что-то случилось и им пришлось действовать раздельно. Два месяца назад нам удалось поймать Пикара, но он оказался крепким орешком. Все наши доказательства были слабыми и защита это понимала. Единственное, что могло заставить его говорить — это арест Фукко. Но Саид мертв, а Хамон теперь на свободе. Не хочу это говорить, Лефевр, но у комиссии, сформированной по этому делу, есть все основания полагать, что вы намеренно убили Саида Фукко.
— Основания? А как насчет доказательств?
— Их нет, скрывать не буду. Но все слишком очевидно, чтобы вот так оказаться простым совпадением.
— Тогда чего вы добиваетесь этим разговором? Каяться мне не в чем, а принимать удар на себя я не собираюсь. Вы просто пытаетесь притащить за уши все эти совпадения и сделать во всем этом виноватым именно меня. Зря стараетесь. Я двадцать лет работал на государство, защищал простых граждан и заставлял негодяев соблюдать закон. Вся моя карьера — есть результат моей тяжелой работы. Вам ли не знать, каково это, задать высокую планку, а потом прикладывать все усилия, что бы держать ее на протяжении такого длительного периода. И вот сейчас вы пытаетесь одни махом все это уничтожить, сделать меня козлом отпущения, разрушить все то, что я построил за два десятка лет.
Она слушала меня. Все это время ее взгляд был на мне. Эти глаза, холодные, бесчувственные, казалось, мои слова не найдут никакого отзыва в ее холодной душе. Когда же все закончилось, она встала с кресла и, обойдя стол, села на его край, затем, закинув одну ногу на другую, закурила.
— Не хотите сигарету?
Слегка улыбнувшись, она протянула мне пачку.
— Бюжо не любит, когда курят в его кабинете.
— Его здесь нет. И в ближайшее время он здесь не появится. Так будете?
Я протянул руку и, слегка помешкав, вытащил сигарету. От них веяло каким-то странным ароматом. Вишня… розы… вишня… — я пытался определить этот странный аромат, но вскоре, сам того не замечая, поймал себя на мысли, что сигарета уже давно дымится у меня во рту.
— Можно задать вам личный вопрос?
— Это обязательно?
— Если бы это было обязательно, я бы не спрашивала у вас разрешения.
— Хорошо.
— Как семья, дети?
Это было странно. Почему она спрашивает об этом? Какое отношение это имеет к нашему расследованию?
— С семьей все в порядке, дочь заканчивает учебу. У нас все прекрасно.
Я сделал глубокую затяжку, настолько сильную, что мои легкие чуть не вывернулись наружу. Удерживая внутри накатывающий приступ кашля, я с большим облегчением выпустил густую струю серого дыма наружу.
— Нет, у нас не все в порядке. Мы разводимся.
Софи была довольна. Я не смог соврать, слишком чувствительной была эта тема, и ей это было заранее известно, иначе, зачем она поинтересовалась этим.
— Расскажите об этом поподробнее? — она на секунду замолчала, а потом добавила, — пожалуйста.
Мне было больно говорить об этом. Я продолжал высасывать из сигареты последние остатки, в попытке оттянуть этот разговор, но вскоре, ощутив на пальцах горячее дыхание сигареты, все-таки заговорил.