— Неплохое начало политической карьеры, ты не находишь? Чудесное спасение бесценного произведения искусства. Не удивлюсь, если сейчас ему вручат ключи от города, — обратился Том к Генри.
Услышав голос Тома, Генри вздрогнул, словно опасаясь, что Коккинакис мог прочесть его мысли. Брикман потер переносицу и покачал головой.
— Здесь что-то другое.
Агент Интерпола прищурился и снова уставился на Джулию.
— Спасибо Вам огромное! Весь город благодарен Вам. Это одно из самых великолепных и дорогих произведений нашей галереи, — звучал из микрофона прокуренный голос мэра.
На этих словах Джулия еще раз взглянула на Генри, всего на одно мгновение, но агент заметил и это, а мэр продолжил:
— Деньги ничто по сравнению с тем богатством, которое несет в себе…
От этих слов и быстрого, острого взгляда синих глаз Джулии в голове Брикмана что-то щелкнуло. Мысли закрутились, как тысяча маленьких шестеренок в едином сложном механизме. «Одно из самых великолепных и дорогих произведений нашей галереи». Словно рой диких пчел зажужжал в ушах агента. Перед глазами появились белые размытые полупрозрачные пятна. Генри показалось, что он теряет сознание. Брикман плотно закрыл глаза и стал дышать глубже, ему не хватало кислорода. Он ослабил галстук и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. До него дошла суть преступления. Каким же он был идиотом! Как он мог допустить ряд таких элементарных ошибок? Он слишком много думал о Джулии и слишком мало о деле. Быстро метнувшись влево, он растолкал людей, стоящих у подоконника, где в большом количестве валялись брошюры с фотографиями и списками произведений искусства, представленных в галерее. Затем, порывшись в карманах, он выудил свой телефон. Генри тут же вышел в Интернет, после чего отшатнулся и оперся спиной о стену, чтобы не упасть.
Коккинакис наблюдал за другом в недоумении.
— Что происходит? — кивнул он ему, нахмурившись. Но Брикман ничего не ответил, он стал пробираться сквозь толпу к выходу из зала.
Заметив перемещения Генри, Джулия взглянула на Тео.
— Мне что-то не хорошо, — соврала девушка, — пойду подышу воздухом, — сжала она запястье жениха в тот момент, когда его пригласили ответить на несколько вопросов очередному греческому изданию.
В пустом коридоре никого не было. Генри быстро направился к ступеням, ведущим наверх, в следующие залы галереи, которые располагались этажом выше.
— Генри, нам надо поговорить, — окликнула его Джулия. Брикман успел подняться на марш выше и обернулся, держась за гладкие, широкие, точеные деревянные перила девятнадцатого века.
— О, мисс Джулия, надеюсь, с вами все в порядке, — послал ей дежурную улыбку Генри и продолжил свое движение, отвернувшись. Главное не смотреть на нее.
Глаза женщины были полны тоски и отчаянья. Брикман прищурился. Нужно было не забывать, как ловко Джулия умеет притворяться.
— Я хочу объяснить кое-что, — начала тереть собственные ладони Джулия, — между нами возникло недоразумение.
Генри снова остановился, он смотрел на нее сверху вниз.
— Хм, вряд ли наручники на моих руках можно назвать недоразумением. — Генри взглянул на красивое лицо женщины. Она выглядела встревоженной.
Брикман открыл было рот, чтобы добавить что-то еще, потом поморщился и отвернулся, решив промолчать. Затем сделал несколько шагов по ступеням вверх, крепче взялся за перила и все же обернулся.
— У вас новая роль? Что-то вроде «печальная дама с угрызениями совести»? Якобы в вас пробудилось чувство нравственной ответственности за своё поведение перед окружающими людьми? — Генри покачал головой и снова улыбнулся. — Заканчивайте, вам не идет.
Ее огромные синие глаза прожигали его насквозь. Эта странна власть над ним Брикману не нравилась.
— Генри. — Джулия взбежала по ступеням.
Он не стал дожидаться ее и прошел в зал, оставив обескураженную женщину на лестнице.
— Все могло быть гораздо хуже! — прокричала ему вслед Джулия.
Когда девушка нашла его, Генри стоял посреди комнаты, спиной к выходу, засунув руки в карманы.
— О, так, может, мне стоит отблагодарить вас? — не поворачиваясь ответил мужчина, услышав стук ее каблуков по кафельному полу. Она шла медленно, словно продумывая каждый шаг. — Я допустил ужасающую ошибку во время этого расследования, и, скорее всего, меня выкинут из организации к чертям собачьим. И дело даже не в том, что вы сделали, дорогая моя Джулия, а в том, чего не сделал я в самом начале расследования, зациклившись на вашей персоне.
В зале никого не было. Он медленно обернулся. Джулия казалось такой растерянной и беззащитной. Зачем она пошла за ним? Что она хотела доказать ему? Свою невиновность? Забавно. От ее близости загадочная сладкая истома в его теле смешалась со злостью, отчаяньем, обидой и безнадежностью.
— Подойди, Ванесса, — ухмыльнулся Генри, глядя ей в глаза, — я кое-что покажу тебе, хотя не сомневаюсь, что ты об этом знаешь гораздо лучше меня.
Он протянул девушке руку, и Джулия, словно загипнотизированная, сделала шаг навстречу Генри. Он коснулся ее запястья, глядя в большие синие глаза, и электрический ток пронзил все его тело от кончиков пальцев до макушки головы. Брикман тут же забыл, зачем пришел сюда. Казалось, что в то мгновенье, когда он почувствовал мягкость кожи Джулии, кто-то стер его память. Потерялось все то, что он с ужасом понял и осознал всего несколько минут назад. Генри перестал соображать, упустил из виду, где находится. Напрочь выкинул из головы все то, что будет с ним через минуту, а ведь, по сути, его карьера закончена. Он чувствовал тонкость ее запястья, казалось, мог сосчитать ее бешеный пульс. Рука Джулии немного дрожала. Здесь и сейчас осталась только эта тягучая сладкая горячая волна желания и страсти между ними. Он должен был подвести ее к картине и показать, что именно нашел. Но как только Генри дотронулся до нее, ощутил аромат ее духов, увидел, как горят ее глаза не меньше, чем его собственные, он потерял счет минутам и безрассудно потянул девушку на себя. Обняв ее одной рукой за талию, другую он нежно, но в то же время уверенно запустил в ее белокурые волосы. Джулия, словно тряпичная кукла, податливо прильнула к агенту. Он целовал девушку, не сдерживаясь и не стесняясь, так как хотел целовать только ее. Жутко возбуждающая смесь из страсти и ненависти, льда и пламени, добра и зла. Вот она — грань, которую ни в коем случае нельзя было переступать. Он мечтал обличить ее и засадить в тюрьму ничуть не меньше, чем сорвать это скромненькое платье с ее груди. Еще несколько глубоких, необдуманных движений, и он оторвался от нее. Взял ее за плечи, отодвинул от себя, затем резко развернул лицом к стене, на которой располагалась всего одна картина.