Сам Октавиан не присутствовал на этом заседании. Он предвидел, как поведут себя консулы, и не хотел вступать с ними в спор, чтобы не доводить дело до открытого столкновения при неблагоприятных для него обстоятельствах. Поэтому он под каким-то предлогом уехал из Рима. Но в сенате была группа преданных ему людей, в частности, народный трибун Ноний, который, использовав своё право наложить вето на любое сенатское постановление, сумел искусно парализовать слишком решительные намерения Соция.
Вскоре после этого Октавиан вернулся в столицу и созвал сенат. Это было незаконным действием, так как к тому времени он уже не занимал никакой официальной должности. Однако сенаторы послушно явились. Затем Октавиан совершил ещё один незаконный поступок — он вошёл в зал заседаний в окружении друзей и легионеров, у которых были спрятаны мечи и кинжалы, притом так небрежно, что их мог видеть каждый. И наконец, — это было уже третьим нарушением закона — Октавиан сел между двумя консулами. Он произнёс большую речь, в которой опровергал обвинения, выдвинутые против него Антонием и Социем, оправдывал свои политические мероприятия, утверждая, что все они были направлены на благо республики, обвинял своих противников в самоуправстве. Никто из присутствовавших, даже консулы, не осмелился ему возразить. Тогда после долгого молчания Октавиан взял слово вторично. Он заявил, что в ближайшее время снова созовёт сенаторов, чтобы представить скрытое консулами письмо Антония, которое самым очевидным образом покажет, сколь пагубны для отчизны планы его автора.
Действительно, у консулов было такое письмо, но они не хотели оглашать его публично, понимая, что оно может только повредить Антонию и оказать услугу Октавиану в его антиегипетской пропаганде. В этом письме Антоний требовал, чтобы сенат утвердил его пожалования Клеопатре и её детям.
Выступление консулов против Октавиана по существу являлось попыткой государственного переворота. Эта попытка не увенчалась успехом главным образом из-за трусости сенаторов, а также благодаря энергичным действиям Октавиана. При создавшемся положении консулы не видели необходимости и даже возможности своего дальнейшего пребывания в Риме, где они не имели никакой поддержки со стороны армии. Они сочли наиболее целесообразным немедленно покинуть Италию и отправиться на Восток, к Антонию. Вместе с ними или вскоре после них из Рима выехало около четырёхсот сенаторов, то есть почти половина состава сената. Таким образом, правительство страны оказалось на Востоке. Создалось такое же положение, как семнадцать лет назад, когда под напором войск Цезаря из Рима вынуждены были бежать Помпей и сенат.
Всё это застало Октавиана врасплох и поставило в весьма затруднительное положение. Но, для того чтобы сохранить видимость благополучия, он заявил:
— Консулы покинули Рим с моего ведома и согласия. Каждый, кто желает, может последовать их примеру, не опасаясь за свою жизнь и имущество.
С этого момента в Римском государстве стало два правительства, одинаково законных или незаконных. Одна половина сената и консулы находились в Эфесе, а другая половина и многие высшие чиновники — в Риме.
Эфес, Самос, Афины
Между тем в Эфес стягивалась огромная армия Антония — корабли и сухопутные войска. Флот насчитывал восемьсот судов, военных и грузовых, из них двести выставила Клеопатра. Царица Египта дала Антонию на военные расходы двадцать тысяч талантов и обязалась во время войны снабжать продовольствием всё войско. Зимой или ранней весной 32 года Клеопатра сама прибыла в Эфес. Она открыто говорила, что хочет лично участвовать в решающей схватке Востока с Западом. Но её ждал неприятный сюрприз. Антоний велел ей возвращаться в Египет и там дожидаться исхода войны. В Эфесе собралось очень много римлян, и все они были того же мнения. Необходимость отъезда Клеопатры была очевидна для всех. Оставаясь рядом с Антонием, она оказывала неоценимую услугу Октавиану, который не переставал твердить, что Антоний раб египетской царицы, выполняющий все её капризы и желания, и что он готов даже Рим отдать в её руки. Присутствие Клеопатры резко меняло характер конфликта. Это было уже не соперничество двух римлян, а священная война Италии против непомерных притязаний владычицы Востока.
Но Клеопатра была прежде всего женщиной. Политические соображения, как бы ни были они очевидны, не могли её убедить. Она опасалась, что на сцену снова выступит Октавия и, как было уже дважды, предотвратит конфликт. Нетрудно было догадаться, что жертвой такого соглашения стала бы она, Клеопатра.