Фернан шел среди товарищей и сердце его замирало от ужаса. Неужели это тот самый город, который так поразил испанцев два года назад? Теночтитлан напоминал увядший цветок, который, потеряв изящество, нежный аромат и яркость красок, осыпался со стебля бурым и бесформенным пятном, вялым и дурно пахнущим.
Везде царило невероятное запустение. Сады, полные фруктов и цветов, так очаровавшие конкистадоров, совершенно исчезли. Все, что можно было съесть, вплоть до листьев и стеблей, было съедено. Стволы деревьев пошли на топливо для костров. Широкие и утоптанные дороги оказались полностью вспаханы и покрыты ямами и рвами, как будто чудовищные когти терзали тело столицы. Так оно, пожалуй, и было. Когти голода и жажды истязали горожан, и они копали землю на каждом шагу, тратя последние силы в призрачной надежде откопать какой-нибудь съедобный корень, сочного червяка или личинку. А то и выкопать колодец. Увы, вода почти в каждом таком колодце оказывалась соленой.
Дома стояли пустые, холодные, темные и безмолвные, как надгробия на давно заброшенном кладбище. Этот огромный некрополь покидали сейчас даже души. Именно так, скорее бесплотными духами, чем живыми людьми представлялись испанцам последние жители Теночтитлана. Невероятно худые, изможденные, с запавшими от голода и горя глазами, они брели, понурившись и бессильно опустив руки. Кортес не препятствовал беженцам, которые хотели уйти от ужасов войны. И тысячи человек покинули столицу уже давно. Но тысячи и остались. Те, кто до последнего дня, до пленения Куаутемока верил в то, что удастся отстоять город. И вот теперь они, сломленные горем, все-таки уходили из Теночтитлана. Уносили с собой всю тяжесть разочарования и осознание того факта, что борьба оказалась бесплодной.
После них на этом огромном кладбище остались только покойники. Вот уж в чем здесь не ощущалось недостатка. Сотни мертвых людей, погибших в боях, от болезней и от голода. Их негде было хоронить, да и сил на это у защитников уже не оставалось.
— Не пойму я этих индейцев, — пробормотал Себастьян, морщась от ужасного запаха разложения. — Принесенного в жертву человека съесть могли без раздумий, а вот просто погибших не тронули.
— Наверное, съесть жертву — это правильно с точки зрения их безумной веры, — ответил Фернан. — Впрочем, не хочу даже разбираться. Слава богу, что все окончено.
Вид опустевшего, заваленного мертвецами Теночтитлана вызывал у него отвращение и шок. Затерянный в джунглях город, на который они когда-то наткнулись в своих блужданиях, не будил таких отвратительных чувств. Там люди как будто исчезли по волшебству, оставив дома нетронутыми. Здесь же глаза ежесекундно натыкались на свидетельства того, что в столице шла война.
— Почему же эти упрямцы раньше не сдались? — почувствовав укол вины, прошептал Фернан. — Понятно же было, что город им не отстоять.
— Да все по той же причине, — заметил Риос. — Религия. Вспомни их жрецов. Вот они всегда были нашими главными противниками. Эти шарлатаны, небось, до последнего дня твердили, что боги придут и спасут своих верных слуг. А уж ацтеки, привыкшие к тому, что Теночтитлан непобедим, были слишком изумлены, когда их взяли в осаду. Испуганные и сбитые с толку, они только на жрецов и надеялись.
— И все же они храбро сражались, — вздохнул Гонсалес.
Эрнан Кортес, оставив Куаутемока в роли номинального правителя, приказал ему сделать столицу снова пригодной для жизни. Работа предстояла титаническая. Нужно было очистить город от трупов, отремонтировать поврежденные дома, восстановить работу акведука. Кортес лично следил за ходом строительных работ. Но он отчетливо понимал, что Теночтитлан уже никогда не будет таким же великолепным и неповторимым, как во времена своего расцвета. Слишком сильны были раны, нанесенные столице. А возвести заново десятки дворцов, высадить здесь тысячи деревьев, очистить каналы, перекинуть через них многие сотни мостов… Все это просто нереально сделать в стране, которая слишком ослабела из-за длительной войны.
Но главное в другом. Теночтитлан больше не будет столицей государства ацтеков. Он станет частью испанской империи. Постепенно он примет совершенно европейский вид. То, что делало его уникальным — гигантские гордые пирамиды, пышные дикарские храмы, мрачные барельефы и чудовищные скульптуры богов и демонов — отныне кануло в Лету. Кортес писал письма королю Испании, где рассказывал ему в том числе и о чудесах Теночтитлана. Но он прекрасно понимал, что человеческий язык слишком беден и не может передать того ошеломляющего впечатления, которое оказывает на посетителей столица империи. Отныне никто уже не увидит город таким, каким он предстал когда-то конкистадорам.