Разглядывая утонченный стан, Сейвен почувствовал, как волосы у него на затылке зашевелились. Он никак не ожидал такого эффекта и теперь, вглядываясь в неуловимо знакомое лицо, сожалел о произнесенном выборе. Выбери он кого-то другого, отнесись к выбору осознано, а не выпали первое, что пришло на ум – он не поверил бы. Но перед ним сидел образ детства, которого он не знал.
– Мама?..
– Сейвен.
– Это и вправду ты?
На этот раз женщина не отвела взгляда и, в глубине ее серых глаз, Сейвен прочел ответ. Он протянул к ней руки и она, смущено улыбнувшись, протянула свои в ответ.
– Теплые, – глупо пробормотал он, чувствуя как к горлу подбирается комок. – Твои руки, они теплые, мама.
– Ну конечно, – она слегка сжала его ладони в своих. – Ты так вырос… Стал таким сильным. Я горжусь тобой, сынок.
По ее щеке скользнула немая слезинка и Сейвен, глядя на нее, почувствовал, что плачет сам. Безмолвно, скупо… Лишь уголки губ слегка дрожали, а взгляд жидко затуманился. Он с силой зажмурился, выдавливая скопившиеся слезы, а когда открыл глаза, то не увидел прежнего купе вагона. Они сидели, все так же взявшись за руки, за дощатым, отполированным до блеска столом, в светлой комнате, обставленной хоть и скромно, но со вкусом. Слева за широким окном простирался яркий солнечный день. Свет пробивался сквозь тонкую занавесь и легкий ветер, пахнущий морем, лениво волновал ее. До слуха доносился детский радостный крик, далекий шум двигателя и медный звон колокола маяка.
Облик матери переменился. На смену строгости платья пришел цветной сарафан, подвязанный белым фартуком. Волосы ее больше не прятались на затылке в подобранном пучке, а струились темными волнами, скрывая плечи и хрупкую грудь. В ее взгляде больше не было смущения, а только слезы счастья.
За дверью, справа от Сейвена, послышались шаги, которые прервались грохотом поленьев – кто-то свалил дрова у самого входа. Затем скрипнули петли, и дверь распахнулась, впуская в просторную комнату еще больше света. На пороге возник мужчина в потертых рабочих штанах и клетчатой рубахе с закатанными до локтей рукавами. Он смахнул пот со лба, пригладил ладонью белокурые волосы и, переступив порог, замер, удивленно уставившись на гостя, восседающего за столом в медвежьей шкуре.
– Диегор... Сейвен… Наш сын вернулся, – она бросилась к супругу, обвила его жилистую шею руками и зарыдала. Вслед за ней поднялся и Сейвен, неуклюже поправляя свою глупую шкуру.
«Стало быть, вот это мой отец?» Тот, кого звали Диегор, ласково погладил женщину по голове, поцеловал ее в висок, что-то тихо шепнул на ухо и отстранил, мягко проводя рукой. Он смотрел на Сейвена взглядом, совершенно ничего не выражающим. Непонятно было если он броситься к нему, то с тем чтобы задушить в объятьях или просто задушить. Наконец он медленно развел руки в стороны и произнес низким, сильным голосом:
– С возвращением, мышонок.
От этих слов сердце заколотилось с утроенной силой, а ноги стали какими-то ватными. Он сделал шаг, второй, но запнулся и упал. Прямо в руки отца.
– Неуклюжий, – произнес тот со смешком, обращаясь к женщине. – Как всегда.
Чуть позже, вдоволь утолив голод разлук, они сидели втроем за столом и пили завар. Диегор одолжил сыну шорты и футболку, так что Сейвен с облегчением избавился от опостылевшей шкуры, перепоручив ее бережливой матери. Разговор не особо клеился. Родителям было достаточно умиленно созерцать своего сына за одним столом, а Сейвен попросту не знал о чем их спрашивать. «Спросить о том, как они погибли? Сколько мне было тогда годков, что я ничего не помню?» Первое сильное впечатление от встречи смерклось и в голову лезли мысли, что он занимается совсем не тем… Нет, он был рад узнать своих родителей, хотел узнать о них больше – все, но… «Это все не то… По крайней мере не теперь». И оттого молчал, не зная о чем можно было говорить с ними, а о чем лучше промолчать.
– Теньеге, – наконец осторожно произнес он.
– Да, Сейвен? – с готовностью ответила мать.
– Где мы? Где мы сейчас?
– Деревня Майло на юге Гелионского побережья. Твоя маленькая родина. Но ты ведь не совсем это имел в виду, правда?
Сейвен покосился на отца, но тот как будто не слышал их разговора, а мурлыкал себе под нос песенку, показавшейся Сейвену смутно знакомой, и макал пряник в кружке.
– Да, не совсем… Но все равно спасибо. Мне здесь нравится, – и он снова выглянул в окно, удивляясь правдоподобности окружения.
– Ты там же. В генизе Вербарии.
– А ты, действительно моя мать?
В ответ она ласково улыбнулась и накрыла его ладонь своей.
– Да, милый. Не переживай. Я действительно твоя мама. Но теперь я часть чего-то гораздо большего. Помимо всего я Теньеге. Поэтому можешь быть со мной прям и откровенен.
– А-а-а?.. – он многозначительно указал глазами на отца, но тот вдруг выбрался из-за стола и, извинившись, что ему пора на баркас, чмокнул в щеку супругу, похлопал сына по спине и вышел за дверь.
– Он безумно рад, – с улыбкой проговорила она. – Но он стесняется и оттого так сдержан.
Сейвен и сам усмехнулся, но тут же помотал головой, отгоняя ненужные мысли и спросил:
– Ты знаешь где Разиель?
– Девушка, что пришла вместе с тобой?
– Да! Она настоящая? Это, действительно она?
– В некотором роде, да она настоящая. Настолько, насколько могут быть реальны воспоминания.
– Знаешь, мама, глядя на все то, что сейчас меня окружает, я все больше убеждаюсь, что реальнее воспоминаний быть ничего не может.
– В этом ты тоже прав. Однако… Различие все-таки существует. Различие между ней и элементами генизы. Например, я, твой отец и все остальные крупинки ментальностей находят-таки свое воплощение. Вместе мы, как капли, составляем генизу. Разиель не имеет здесь своего места, нет той крупинки, которая помогла бы ей по-настоящему стать частью Вербарии.
– Постой. А как же я? Я полагал, что она, как биоэфирная волна, опирается на меня.
– Милый, но ты ведь и сам не вещественен.
– Ничего не понимаю.
– Представь, что это, – она постучала по своей опустевшей кружке. – Частичка генизы, границы некой отвлеченной ментальности. А вот это, – она взяла в руки чайник и налила полкружки. – Ее содержание. Если лить вот так: – тут она подняла чайник настолько высоко, насколько смогла и метко наполнила кружку до края. – Жидкость дольше находится ни в чайнике, ни в кружке. Вне вместилища. Утрировано, конечно, но ты как этот самый завар в полете, навечно оторванный от вместилища. Ментальности всех остальных либо в генизе, либо в теле. А вот твоя… Твоя ментальность не имеет границ.
– То о чем ты сейчас говоришь… Разиель догадывалась об этом. Но я так и не понял. Она здесь? Она настоящая?
– Я видела только ее отражение.
– Немыслимо… Это ведь была она. Точь-в-точь, до самой последней мелочи!
– Отзеркаленная ментальность не будет отличаться от оригинала, точно так же, как отражение в зеркале копирует стоящего перед ним человека. Оно может быть идентично во всем, но это только отражение.
– Значит, я был прав и настоящая она в генизе Земли. Слава хранителям, Крайтер не будет гоняться за пустотой в кармане… Ну и где она? Где это ее отражение?
– Очевидно, что в зеркале. Но раз ее с тобой нет, то она у другого зеркала.
– Атодомель…
– Верно. Единственно создателя можно противопоставить моему мальчику, – Теньеге ласково улыбнулась.
– Я должен найти его. Найти и придушить.
Улыбка слетела с лица Теньеге и с минуту она сидела молча.
– Ты думаешь, что осилишь его? – наконец с сомнением произнесла она. – Создателя?
– Однажды мне это удалось.