«Хранителей ради, что происходит?!»
Раздался звонкий щелчок пальцами. Сейвен вздрогнул, заморгал и с изумлением осознал, что стоит в одном ряду с Лейлой и Заком, и что Крайтер только что пощелкал у его ушей пальцами.
– Мышара, ты в порядке?
Он видел Крайтера как наяву, в гладко отутюженной форме доларга, опрятного, аккуратно причесанного.
– Даа… – нерешительно протянул Сейвен.
– Твой черед, иди, – Крайтер картинно повел ладонью, указывая ему путь на сцену.
Все аплодировали. И Дейт, и Олаф, и Моргот с Разиель, что стояли рядом, обнявшись.
С бокалом пальмового вина Сейвен взобрался на сцену. Его порядочно штормило. «Надо же было надраться так. И это в свой выпускной!»
– Друзья! – выдохнул он в микрофон с отвратительным звоном. – Возьмите все выпить!
«Что-то не так».
– Я не знаю, что тут трепал этот урод, только все брехня.
«О, хранители!..»
– Я вам так скажу… Это все Я-я-я. Ни много, ни мало. Бейте меня, любите меня – мне все рав...
Звонко брякнул микрофон: Сейвен бросил его на пол и наподдал пинком вдогонку.
«Это не я. Это не я. Это не я. Это. Не. Я».
Он запнулся на полуслове.
– Простите. Нервы. На самом деле я хотел сделать признание. Наша группа. Она не выиграла. Все подстроил Крайтер, а я ему помогал.
Просторную залу разобрал гомон.
– Шакалы у тракта, подожженный опорный пункт Гелионского присутствия, пойманные партизаны: это все мы. Это все мы подстроили. Не нужно искать виновных в партизанской войне. Ее не существует. Это все Делио Флаби!
Воздетые к небу руки Сейвена перехватила чья-то крепкая петля, что дернулась и повалила его. «Бокал… Вино?! Не расплескалось, слава хранителям!» Его тянули за кулисы плотных портьер. Бокала из рук он не выпустил.
– Проклятый лицедей!
Услышал он в полутьме кулис мантапама.
«У мантапама никогда не было кулис. Это только-то первый…»
– Сейвен! Сейвен!!
Звонкая пощечина хлестнула его по щеке. Сейвен вздрогнул и, казалось, пришел в себя. Он лежал на дощатом полу в центре закулисья. Кругом в беспорядке разбросан реквизит, коробки, манекены в античных одеждах. Пощечину отвесила ему Разиель. Но какая-то не такая… Вся серая в черных прожилках на коже. Даже ее пальцы чернели непонятной дрожью.
– Ты где?! – холодные пальцы схватили Сейвена за щеки. – Очнись, твою мать!
–Я… Я в порядке, – залепетал было он, но… – Нет, стой! Где я в порядке-то?! Врежь мне, Разиель! Еще! Скорее!
Новая, куда более звонкая, пощечина разнеслась по закулисью. Затем удар кулаком в челюсть и еще один снизу. Перед глазами у Сейвена поплыло, он шатнулся, налетел на дверной косяк, высекая искры, и вновь упал на колени.
– Встань! – вдруг прогремел низкий металлический голос.
Стальная, извивающаяся длань схватила его за грудки, приподняла и поставила на ноги.
– Да стою, я, стою, – раздраженно ответил Сейвен, прикрывая ладонью рассеченный лоб. – Кто ты?!
Он отнял руку и изумленно замер. Перед ним стоял Атодомель.
Tat 24
Лохматые с пурпурным отливом облака заполонили небо. На темно-синем полотне они перемешивались с мерцающими точками звезд и только у горизонта, где величественной короной заходило солнце, было светло и чисто. Изумрудная, почти черная трава сплошным ковром устилала долину, раскинувшуюся меж высоких гор, убеленных макушками ледников. На одном из склонов искрилась узкой лентой река, многократно изрубленная радужными порогами. Она спускалась в долину, где продолжала путь в окружении невысоких трубчатых деревьев. Деревья, похожие на узловатые, туго закрученные канаты, тянулись к воде. Их ветви, густо поросшие длинными лентовидными листьями, шевелились. В загадочном, неустанном шевелении деревья иногда касались друг друга, вздрагивали и деликатно сплетались. Виднелись уже давно скрученные плети: затвердевшие в продолговатые веретенца они хранили внутри пульсирующий зеленый огонь.
Тиеф приподнялся на локтях. Он лежал вблизи рощицы, убегающей к горизонту вслед за тонкими изгибами реки. Осмотрел себя – себя Ра, а не вербарианца. Дышалось легко, как никогда сладко. Казалось, он очутился в сердце мира, в его лучшей части.
Когда он поднялся на ноги, то ощутил мягкое прикосновение к ступням – трава бережно ощупывала его, слегка подталкивая к воде. Он не стал противится и пошел, тем более, что почувствовал сильную жажду. У берега, Тиеф наклонился и прильнул к прохладной влаге. Когда он распрямлялся, то замер в изумлении: его отражение в реке переменилось, стало чужим, вербарианским. Ощупав себя, он убедился, что изменилось только отражение.
– Странное место, – прошипел он с тем, чтобы успокоиться собственным голосом. – Но ведь надо куда-то идти?..
– Иди вниз по течению.
Тиеф вздрогнул – с ним заговорило отражение. Рука сама потянулась к трепещущей воде. Пальцы погрузились в холодную воду. Образ в реке не шелохнулся, но в его глазах, как будто взблеснуло нетерпение.
– Хорошо, – тихо прошипел Тиеф. – Я все равно не знаю, что мне делать.
Отражение в ответ удовлетворенно кивнуло.
Ступая по мягкой вздрагивающей траве, он двинулся вдоль берега, осмотрительно и неторопливо. Странно, но в береговом пролеске, кроме шевелящейся травы под ногами и перешептывающихся деревьев, больше ничего и не росло. Пройдя совсем немного, Тиеф обнаружил, что и трава в каких-то десяти шагах от реки сходила на нет, уступая место серому безжизненному грунту. Горы, кажется, тоже расступились, сделались ниже, а снега на их вершинах истаяли.
Тиеф приостановился у одного, особенно раскидистого дерева, задрал голову и посмотрел сквозь его крону на темную синеву небес. Дерево развевалось. Было видно, как оно, в своем безрассудном шевелении, всё поднимается и опадает. Он пригладил рукой шершавый ствол. Маленькие прозрачные ворсинки, покрывающие всю кору дерева, потянулись к нему как намагниченные.
– Теплые, – выдохнул Тиеф и, отняв руку у ствола, потянулся к длинному листу. – Тоже… Теплый.
По пути все чаще встречались «плоды». Так Тиеф стал называть про себя переплетения двух деревьев. Светящиеся зеленью веретенца озаряли его путь, что стало весьма кстати, поскольку солнце закатилось окончательно. Их длина, толщина и даже интенсивность свечения сильно отличались друг от друга. Изредка встречались упавшие, видимо, созревшие плоды. Под собственным весом они вонзались в мягкий прибрежный грунт, но на том не заканчивали, а наоборот – начинали жить. Их оттого так мало встречалось, что плоды эти прорастали в новые деревья. У одного, едва проросшего, Тиеф остановился, чтобы разглядеть получше.
Огрубевшая, закрученная спиралью оболочка плода шелушилась. Кое-где, преимущественно на канавках спирали, проклевывались молодые, покрытые бесцветным пухом веточки. Из макушки ростка, как из распустившегося бутона, выглядывал пучок ярко зеленых, святящихся листьев. Не удержавшись, Тиеф прикоснулся к кончику листа и зеленоватый огонь передался ему: коготь пальца засветился, но, впрочем, быстро угас.
Тиеф даже не пытался объяснить себе, как попал сюда. Его мысли и чувства полнились умиротворением, не оставляя места чему-то еще. Он просто шел, наслаждаясь своим неожиданным положением, отдавшись ему целиком. Изредка в голове, как искры, вспыхивали мысли, невнятные, тревожные, но тут же и гасли с непринужденной безвозвратностью.
У излучины, где река вдруг круто забрала влево, русло раздвоилось, образовав вытянутый и довольно просторный остров. Тиеф и не подумал бы перебраться на него, но, как нарочно, ствол упавшего дерева мостил туда дорогу.
Перебираясь через реку, он глянул вниз на неспешный блеск прозрачной воды. Ему представилось, как он падает в поток, разбухает за мгновенье и идет ко дну. В этом представлении, сильном, лишенном страха перед смертью, было что-то действительно невозвратное. Так, если утонуть здесь и сейчас, то все оборвется. Не он сам, а этот лес прекратит существовать.