Князья великих городов.
«Фемиде», подкупом жерёбой,
Легко решать, и бестолков
Подход Михайлы оправдаться,
Его, как будто святотатца,
Срамили вместе и вразброд,
Хулою закрывая рот.
«Достоин смерти!», — с приговором
Явился к хану Кавгадый.
«Решили точно? Или споро
Бездумно крикнули — убий?».
«Я сам был там, я слышал речи!
И ханский суд, и человечий
Узрел враньё и воз похвал.
Твери князь честно смерть сыскал».
Неймётся хану. Правды хочет.
Не верит в свой фальшивый суд.
Ведь репутацию пороча,
По миру слухи разнесут.
Но всё ж его татар побили,
Его кидали вызов силе.
Его сестра, хоть не больна,
В тверском плену умерщвлена.
«Ещё решайте! Наши судьи
Должны быть праведнее всех».
«Как скажет хан, так всё и будет,
Но повели — не для потех –
Чтобы Михайло теми днями
Явился связанным пред нами.
Задурит враз, не ровен час,
И в гневе бросится на нас».
Хан отмахнулся, мол, суди
Как хочешь, не впервой пади157.
5
Спустя семь дней мздоимцы снова
Собрались в юрте для суда.
На войлоках бритоголова
Шумит бесчестная Орда.
От русских — Юрий с грустным ликом,
Да Михаил во зле великом,
Из-за того, что так упрям,
Был связан по рукам-ногам.
И снова обвиненья те же,
И снова общий балаган,
Москву лишь слушали, понеже
Всяк сребролюбьем обуян.
До поздних звёзд гремели склоки,
Изображая суд глубокий,
Страстей бушующих накал.
Как будто правду кто искал.
Уже Тверской теряет силы,
Весь день опутанным стоял,
Уже в сарайцах опостылых
Запутался, и вот финал:
Вместо голов обритых, внове
Блазнились кудри цвета крови.
Как будто каждый Юрьем стал,
И каждый жуткий свой оскал
Ему являет и хохочет,
Шепча змеёй, как наяву,
Из всех кроваво-красных точек:
«Ведь ты убил мою жену!
Теперь за это воздавая,
Тебя ведёт к беде кривая».
Михайло ж хрипло: «То хула,
Своею смертью умерла!».
Не выдержав картины жуткой,
На воздух вышел князь Москвы.
Тиши использовав минутку,
Поднялся с речью Кавгадый:
«Михайло был отменный воин,
Но предал! Смерти лишь достоин
По сути истинных мерил,
За то, что хана оскорбил!».
Уж за́ полночь, под небом мшистым,
Явились к хану во дворец,
Скрывая помыслы нечисты,
Чтоб расквитаться наконец.
И всяк вставал попеременно
И заявлял, пав на колено,
От страха с жадностью как пьян:
«Достоин смерти князь-смутьян!».
Кивнул хан холуя́м своим:
«Раз уж решили, так казним158!».
Казнь
1
Стол ло́мится. В объятьях змия,
С вином в посуде золотой,
В роскошной юрте Кавгадыя
Боролся Юрий с тошнотой.
И выпил-то совсем немного,
Но мыслей гадкая дорога
Кружит, смердит и напролёт
Садни́т, на части душу рвёт.
Неужто жалко Михаила
Вослед того, что сотворил?
Своя рука бы удавила,
Втоптал бы в скользкий волжский ил!
Но омерзительно от чувства,
Что мрак ордынского безумства
В союзники себе он взял,
Начхав на зарево сусал.
«Чего грустишь, коназ, всё ж стало,
Как и мечтали мы с тобой», -
Промолвил Кавгадый устало,
Но Юрий словно бы чужой,
Лишь слёзы льёт как от испугу,
Да как тут и расскажешь другу,
Что кровь родная вопиёт,
Что Тверь с Москвой — один народ…
2
На утро просыпался тяжко,
Совою избегая свет.
Кумыса кислого баклажка
Не помогла. Недоодет
На улицу явился Юрий,
Туч поднебесия понурей.
Стремясь, чтоб утра холодок
Отчаянье прочь уволок.
А там Михайло взят в оковы.
Цепями руки за спиной
Скрутили, и уже готовы
В ошейник ржавый, затяжной
Его вковать. Чтоб рок оплакать,
Лил дождь, творя из пыли слякоть,
И князь, направив взор наверх,
Стонал, постигнув неуспех.
Там слуги верные тверские
И юный княжич Константин
Спасти пытались, но стихией
Вздымались стены из зверин –
По семь батыров здоровенных,
Как будто кованных в гееннах,
Пригнали семеро князей,
Михайлу охранять подлей159.
Железом ржавым двое суток