Ордынцы, радостно судача,
Привычно хапали бакшиш.
Но безграничная раздача
Не утешает, видно лишь,
Что брать готов любой и много,
Но не снижается тревога,
И дар московский впопыхах
В безмерных тонет сундуках.
Но рук-то две! Чего ж одною
Лишь с Юрья получать доход,
Когда, желая над Москвою
Победы, Дмитрий раздаёт
Из сундуков безмерных смело,
Забрав потребу из удела,
Метая подкуп на-гора,
Премного всякого добра.
С Твери примчался Грозны Очи,
Прознав, что с Юрьем разговор
Покуда хана не окончен.
Есть вероятность до сих пор,
Что вопреки угодной доли
Узбек Данилычам мирволит,
И счастья чаши весовы́
Склонятся в сторону Москвы.
Так день за днём промчалось лето,
Уж осень завершает путь,
Степь ночью наледью одета.
Суда всё нет. Узбек тянуть
С решеньем продолжает долго.
Уж вдалеке уснула Волга,
Иссякли деньги у князей,
Но воли хан не дал своей.
Про Юрья словно позабыли.
Лишь Дмитрий зло бросает взгляд.
Неимовершнейших усилий
Держаться стоит — был бы рад
Напасть с свирепостью звериной,
Но князь Москвы всегда с дружиной.
Не хочет Дмитрий в драку лезть,
Холодною готовя месть.
Ему твердят: Москва в опале,
Ярлык Твери навечно дан,
Что власть Данилычей прижали,
За месть не обозлится хан,
Не разъярится при доносе,
А злодеянье крови просит.
Лишь время подобрать под стать,
Чтоб Юрья быстро покарать.
На Праздник светлый в честь Введенья
Во храм Царицы Пресвятой,
Вослед221 Филиппова говенья
Подкараулил князь Тверской
Врага, идущего к молитве.
О честной не мечтая битве,
Дав мести раззадорить пыл,
Кинжал в князь-Юрия вонзил.
Застыл Москвы правитель видный,
Лёд стали ощутив внутри,
Но нет ни гнева, ни обиды
На низкодушие Твери.
Как будто ждал, что так случится,
Как будто из грехов темница
Внезапно пала, и душа
Вспорхнула к небу не спеша.
Запахло зеленью весенней.
Сквозь колкий горький снегопад
Огнём прощальных утешений
Степь расцвела. Замысловат
Узор из трав, соцветий, злаков,
А в них, от радости заплакав,
Агафья нежно, без испуга,
Встречает милого супруга.
Поодаль братья, как живые,
С улыбкой Юрия зовут.
Такими светлыми впервые
Он видит их — без бед и смут.
Друзья, бойцы, что бились рядом,
Стоят приветственным отрядом,
Пришли деды́, отец и мать
Радушно Юрия встречать.
И князь, в объятиях отцовских,
Остался в зелени Весны.
Великий первый из Московских
Ушёл туда, где все равны…
А в нашем небезгрешном мире,
Где злобы льдов нагромоздили,
Где к свету путь шипами стлан,
Взъярился за убийство хан222.
Ошибся Дмитрий, полагая,
Что смерть врага простит Узбек,
Без разрешения Сарая
Открыв отмщения сусек.
И Дмитрия, как Михаила
Допрежь, в железа поместила
Орда, чтоб суд чинила знать,
Чтоб позже смертью покарать223…
А тело Юрия с почётом
Велел везти в Москву Узбек.
Скорбит Иван. Святитель Пётр
Выходит к поезду телег.
Народ рыдает громогласен,
Грустя об эпохальном князе,
Желая хоть разок взглянуть,
В последний провожая путь.
И так уж Небеса решили,
Что в это время на Москве,
Чтоб Юрья проводить к могиле,
Сошлись в церковном старшинстве
Епископы Твери, Рязани,
Ростова, Новгорода, длани,
Подняв над горестным одром,
Крестили наряду с Петром224.
Слёз было пролито немало,
Омыв утрату, как дожди.
Конец эпох — другим начало,
Ивана слава впереди!
***
Не нам сегодняшней моралью
Судить ушедшие века.
Гремя ордынских талей сталью,
К свободе шли издалека.
Но вот же странности какие,
Мы говорим, что дни былые
Злу допотопному сродни,
Но словно и про наши дни.
Всё так же к тлену призывая,
Ища как хищник жертв впотьмах,
Позорные сыны Раздрая
Обогащенья на кусках
Хотят найти, зовя разбиться,
Рассыпать глыбу на столицы,
И воцариться им навек
Мешает русский человек!
Notes
[←1]
Дед Юрия Даниловича Московского — Александр Ярославич Невский (1220/21 — 1263) — и отец Михаила Ярославича Святого — Ярослав Ярославич Тверской (1230–1272) — были родными братьями. Соответственно, Михаил приходился Юрию двоюродным дядей, несмотря на то, что был старше Юрия всего на 10 лет (ориентировочно).