— Значит, вы знаете, что обречены, — перебил Древнего Сетракян.
И в ту же секунду Древний, стоявший слева, испарился, вспыхнув чистым белым светом. То, что составляло его существо, превратилось в пыль и осыпалось на пол, — звук, сопровождающий эту трансформацию, тоже был опаляющий, хотя больше всего он походил на тонкий свистящий вздох. Люди, находившиеся в комнате, вздрогнули, словно получили удар током — несомненно электрическим, но и психическим тоже.
Почти мгновенно два охотника были испепелены на месте точно таким же образом. Они исчезли, оставив после себя тончайший туман невесомее дыма. Ни пепла, ни праха — лишь одежды охотников пали на пол теплыми кучками ткани.
«Вместе с Древними уходит и их священная родословная. Владыка уничтожает своих единственных конкурентов, дабы обрести власть над планетой. Неужели все дело в этом?» — подумал Сетракян.
Древний, судя по всему, без труда читал его мысли.
Ирония судьбы: именно в этом — в обретении власти — и заключался план, который мы разработали для данного мира. Мы позволили нашему живому инвентарю возвести себе загоны, создать необходимое оружие и повсюду распространить его, а также придумать резоны для самоуничтожения и заразить этими идеями как можно больше особей. В течение длительного времени мы изменяли экосистему этой планеты посредством той главной породы, которую мы здесь развели. Надо было только дождаться, чтобы воздействие парникового эффекта привело к необратимым результатам, и тогда мы явили бы себя и пришли бы к власти.
— Вы собирались переделать этот мир таким образом, чтобы он стал вампирским гнездовьем, — сказал Сетракян.
Ядерная зима — прекрасная среда обитания. Долгие ночи, короткие дни. Мы могли бы существовать на поверхности планеты, а от воздействия Солнца нас защищала бы зараженная атмосфера. И мы почти достигли своей цели. Вот только он предвидел это. Равно как предвидел и то, что, когда мы добьемся желаемого, ему придется делить с нами эту планету и ее богатейшие пищевые ресурсы. А он этого не хочет.
— Чего же тогда он хочет? — спросил Сетракян.
Боли. Молодой хочет всей боли человеческой, какую только он в состоянии заполучить. И настолько срочно, насколько это вообще возможно. Он не может остановиться. Это пристрастие… эта жажда боли, по сути, коренится в самом нашем происхождении…
Сетракян еще на шаг приблизился к последнему из «старых» Древних.
— Быстрее! Если для вас гибель — это уничтожение места вашего сотворения, значит, и для него тоже.
Теперь, когда ты знаешь, что содержится в книге, ты должен научиться правильной интерпретации этого знания…
— То есть выявить место его происхождения? Я правильно понимаю?
Ты считал, что мы — абсолютное зло. Чума твоего мира. Ты думал, что мы высшие и окончательные растлители рода человеческого, между тем на нас все и держалось, мы были клеем, скрепляющим твой мир. Теперь же вы все почувствуете на себе кнут вашего истинного повелителя.
— Не почувствуем, если ты скажешь нам, где расположено его самое уязвимое место. Ты должен…
Мы вам ничего не должны. С нами покончено.
— Тогда — ради мести! Пока ты стоишь здесь, он стирает вас с лика этого мира одного за другим!
Как обычно, ваш человеческий взгляд на вещи слишком узок. Сражение проиграно, но тем не менее никогда ничего не стирается. И во всяком случае теперь, когда он продемонстрировал, на что способен, можешь быть уверен: он уже выстроил укрепления вокруг места своего земного происхождения.
— Ты упомянул Чернобыль, — сказал Сетракян.
Садум. Амурах.
— Что это? Я не понимаю. — Сетракян воздел книгу. — Если это здесь есть, я уверен, что оно откроется. Но мне нужно время, чтобы расшифровать текст. А как раз времени у нас-то и нет.
Мы не были ни рождены, ни сотворены. Нас посеяли. Посеяли в ходе варварского злодеяния. То было преступление против высшего порядка. Преступление чудовищное в своей жестокости. Но то, что когда-то посеяно, должно быть пожнено.
— В каком смысле он отличен от вас?
Только в смысле силы. Он сильнее. Он как мы. Мы — это он, но он — это не мы.
В одно мимолётнейшее мгновение — любой человек и моргнуть бы не успел — Древний повернулся к Сетракяну. Его голова и лицо были выглажены временем, лишены каких бы то ни было рельефных черт — только запавшие красные глаза, крохотная шишка вместо носа и приоткрытый рот с опущенными уголками, в котором зияла беззубая чернота.