Анхель крякнул и бросился на врага. Владыка выпустил трость, чтобы покрепче ухватить обеими руками неугомонного верзилу, и в мгновение ока разорвал его на клочки.
Сетракян еле удержался, чтобы не завопить во весь голос. Он спешил засовать под язык как можно больше таблеток и остановился вовремя — как раз в ту секунду, когда Владыка снова обратил на него внимание.
Тварь вцепилась в плечо Сетракяна и оторвала хрупкого старика от пола. Теперь Сетракян болтался в воздухе перед Владыкой, удерживаемый окровавленными руками вампира. Владыка притянул его ближе, и Сетракян без страха воззрился на ужасное лицо Твари — лицо кровопийцы, в котором кишело древнее зло.
Полагаю, профессор, в каком-то смысле ты всегда хотел этого. Я думаю, тебе всю жизнь было крайне любопытно узнать, что же там такое, по ту сторону жизни.
Сетракян не мог отвечать — под его языком растворялись таблетки. Но ему и не нужно было отвечать вслух. «Мой меч поет серебром», — подумал он.
У профессора кружилась голова. Лекарство начинало действовать, на мысли опускался туман — спасительный заслон, не позволяющий Владыке постичь истинные намерения Сетракяна. Мы многое узнали из книги. Мы поняли, что Чернобыль был ложным объектом… Лицо Владыки было прямо перед Сетракяном. Как же Авраам хотел прочитать на нем страх! Твое имя… Я знаю твое истинное имя. Хочешь услышать его… Озриэль?
В ту же секунду рот Владыки распахнулся, и оттуда с яростной силой вылетело жало. Оно с треском пробило шею Сетракяна, разорвало голосовые связки и вонзилось в сонную артерию. Сетракян лишился голоса, однако не почувствовал жгучей боли, только все его тело охватила тупая мука иссушения. Старик понял, что его выпивают до дна. Что его системе кровообращения пришел конец, а вместе с ней и всем органам, которые она обслуживала. И что сейчас последует шок.
Глаза Владыки были невозможно красного цвета, они так и сверлили лицо жертвы, пока Тварь с колоссальным наслаждением пила ее кровь. Сетракян выдержал взгляд вампира — не из чувства противоречия, он просто смотрел в глаза Владыки и ждал каких-нибудь признаков немочи. Старик ощущал вибрации кровяных червей, которые, извиваясь, носились по всему его телу, с жадностью исследуя свое новое обиталище и вторгаясь в самые сокровенные тайники его естества.
Внезапно Владыка затрясся, словно от удушья. Его голова резко откинулась назад, мигательные перепонки затрепетали. Тем не менее жало плотно сидело в артерии, и Тварь упорно продолжала пить, словно желая высосать всю кровь до последней капли. Наконец Владыка отъединился от Сетракяна, вобрав в себя трепещущее красное жало. Весь процесс занял не более тридцати секунд. Владыка вгляделся в Сетракяна и увидел, что тот смотрит на него с пристальным интересом. Пошатнувшись, вампир сделал шаг назад. Его лицо исказилось, кровяные черви замедлили свой бег, толстое горло заходило ходуном, словно Владыка чем-то подавился.
Тварь швырнула Сетракяна на пол и, качаясь, побрела прочь. Кровь старика оказалась неудобоваримым обедом. В нутре Владыки разгоралось жжение.
Сетракян лежал на полу Главного щита. Перед его глазами стояла густая пелена. Проколотая шея кровоточила. Он наконец расслабил язык, почувствовав, что последние таблетки, лежавшие в ямке его челюсти, растворились без остатка. Старик успел рассосать большие дозы сосудорасширяющего нитроглицерина и позаимствованного у Фета крысиного яда — кумадина, разжижающего кровь. Все это Владыка и получил вместе со своим кровавым обедом.
Фет был прав: у тварей отсутствовал биологический механизм рвоты. Если они поглощали какое-либо вещество, то изрыгнуть его обратно уже не могли.
Нутряное пламя все сильнее жгло Владыку. Он снова сорвался с места и размытой черной кляксой вылетел из зала во внешние помещения, где истошно надрывались сирены.
Пока станция проходила половину очередного витка вокруг Земли — она была над темной стороной планеты, — Космический центр имени Джонсона замолчал. Талия потеряла Хьюстон.
Вскоре после этого она почувствовала несколько сильных толчков. Это были столкновения с космическим мусором — по станции щелкали обломки, витающие в пространстве. Ничего особо необычного — разве что частота соударений.
Еще толчки. Слишком много. И слишком кучно.
Талия замерла, насколько вообще можно было замереть, плавая в невесомости. Она попробовала успокоиться, привести мысли в порядок. Нет, что-то явно было не в порядке.