— Расстанемся, пока мама нас не увидела, — сказала Синеситта.
— Она все еще не позволяет вам прогуливаться с мужчиной после восемнадцати часов?
— Наоборот, но вы не поймете.
Синеситте уже исполнилось тридцать два, и после ее короткого приключения с певцом из Ланьона у нее больше не было ни одного мужчины, в чем она сама сознавалась, повторяя, твердя, заявляя одно и то же по нескольку раз в неделю во время шумных семейных обедов. Это объяснялось ни осознанным выбором с ее стороны, ни невезением, ни даже отвращением, которое она вызывала у французских мужчин, — а также у югославских, греческих и турецких летом в 81-м, 83 и 85-м годах, — а непреодолимым и стойким отсутствием интереса ко всему, что составляло мужскую сторону жизни: спорт, еда, машины, ночные клубы и, конечно же, секс. Она отдавала себя работе и семье, то есть мне, так как Бенито, изнасиловав маму и чуть не убив папу, навсегда покинул дом, — во всяком случае, мы на это надеялись, — а Боб еще не родился.
Женатые мужчины избегают матерей, зная, что те вначале посмотрят, есть ли у них обручальное кольцо. Матери предпочитают, чтобы их дочери встречались с посредственными холостяками, а не с блестящими женатиками. Они верят, что это заставит их дочерей меньше страдать, а значит, и их страдания будут не такими сильными. Кроме того, матери скорее отождествляют себя с обманутыми женами (поскольку любая мать — это обманутая супруга, брошенная своей дочерью), чем со счастливыми любовницами. Они брюзжат, как первые, вместо того чтобы просто посмеяться, как вторые. Они не любят вдовцов и разведенных, поскольку у тех есть прошлое, а матерям хорошо известно, что прошлое, как и мужчины, способно к предательству.
Трюбер мило махнул рукой Синеситте и устремился в ночь, как военное вражеское судно с потухшими огнями устремляется в праздничный порт. Земля немного уменьшилась. Моя сестра вновь очутилась одна на фоне деревьев, антресолей домов и знаков «стоянка запрещена».
В последующие дни Жан-Луи засыпал ее милыми знаками внимания, ласковыми словами и маленькими подарками. Через несколько недель такого деликатного ухаживания моя сестра решила, что следует отблагодарить заведующего отделом игрушек, и все, что сумела придумать не слишком скучное для себя, это еженедельные прогулки по берегам Сены. Каждую субботу после обеда они отправлялись с моста Аустерлиц на левый берег, доходили до моста Мирабо, переходили его и возвращались по правому берегу на мост Аустерлиц.
— Когда я иду, с Жаном-Луи, — рассказывала Синеситта, — мне кажется, что я иду вдоль стены.
Трюбер возвращался к себе усталым и сияющим, так что его третья жена — а третьи жены всегда подозрительны, слишком хорошо зная, что происходило до них в жизни мужа — предположила, что он ей изменяет, и решила его выследить. В первую субботу она отправилась тем же маршрутом, что ее муж и моя сестра, издали наблюдая за двумя гигантами, которые шли так быстро, что ей иногда приходилось бежать, чтобы не потерять их из виду. Когда они возвратились на мост Аустерлиц, и она увидела, как ее муж пожал Синеситте руку и сел в такси, то поняла, что Жан-Луи всего лишь ходил пешком с незнакомкой. Это показалось ей странным, и на следующей неделе она возвратилась на свой пункт наблюдения на мосту Аустерлиц, чтобы еще раз в этом удостовериться. Дотащившись до площади Сен-Мишель, она решила сойти с дистанции. Это была молодая женщина с лицом ребенка и маленькими ногами, которая не могла тягаться с Синеситтой в плане физической выносливости. Трюбер был вынужден дождаться восьмой прогулки, — он находился теперь в прекрасной физической форме, и комитет сети магазинов «Прентан» предложил ему место крайнего нападающего в футбольной команде в следующем матче против «Галери Лафайет», — чтобы затащить Синеситту в отель «Интерконтиненталь» на улице Кастильоне. Моя сестра задала ему в этот день такой темп, что он, выпив бокал шампанского и сняв кроссовки «Рибок», в которых его толстые шерстяные носки промокли от пота, заснул одетым на кровати, а Синеситта, вооружившись дистанционным пультом, перескакивала с одного кабельного канала на другой. Она разбудила Трюбера в восемь вечера, полагая, что жена ждет его к ужину. Смущенный, он заключил мою сестру в объятия и начал ее раздевать. Она заявила, что это несерьезно, так как им предстоит долгая дорога домой.
Трюбер, разъяренный, надел кроссовки, а Синеситта флегматично застегнула блузку «Лакост». Выйдя из отеля, — у него не оказалось двух тысяч трехсот франков наличными, и, запихивая в карман квитанцию, которую дал ему кассир «Интерконтиненталя», он молил небо, чтобы его жена первой не сделала выписку из счета, — Жан-Луи поцеловал мою сестру в щеку. Люди, которые на нас злятся, часто стараются, расставаясь с нами навсегда, сделать вид, будто не собираются этого делать. Почему-то они полагают, что нам будет труднее с этим смириться, если при последней встрече мы не будем уверены, что они не хотят видеть никого, кроме нас.