— И что это означает? — снова спросила сестра, единственная из нас, кто пытался следить за папиными рассуждениями о геополитике.
— Как всегда, прекрасный вопрос, моя девочка. Это означает, — послушайте-ка и вы, вас это тоже касается! — что в случае серьезного конфликта между королем и демократами иностранная держава будет вынуждена вмешаться и применить военную силу, чтобы не допустить в некотором роде хаоса, то есть массовых убийств.
Заходящее солнце томно скользнуло по столу, издевательски задержалось на застывшей лужице из масла с уксусом в пустой салатнице, куда Синеситта регулярно макала чайную ложку, слизывая с нее эту микстуру, обожаемую ею чуть ли не с младенческого возраста, ослепило тарелки и объяло пламенем все столовые приборы. Клеенка с крошками хлеба — вот картинка, которая будет всегда олицетворять для меня семейное счастье и которая, кстати, вполне могла бы стать названием этого романа.
— Думаешь, это будут Соединенные Штаты? — продолжала засыпать папу вопросами Синеситта.
— Конечно, Соединенные Штаты, но это может быть и Австралия, почему бы и нет? Что сделает тогда французское правительство? Не будем забывать, что и у нас есть интересы в Тихом океане. Новая Каледония не так уж и далека оттуда.
Затем папа объяснил, что с распадом Советского Союза основной расклад в международной политике изменился.
— Отношения между двумя противостоящими, равномогущественными лагерями последовательны, поучительны и продуктивны, — сказал он. — Иметь противника — значит задаваться вопросами о самом себе и отвечать на них. Борьба между Востоком и Западом — это урок хладнокровия и смелости в политике. В этой всемирной игре в домино все настолько старались соблюдать правила игры, что победила сама игра. Восток заставлял Запад считаться с ним, и когда Восток перестал быть врагом Запада, то Запад начал сомневаться в самом себе, терять свое лицо и выдержку. Что касается Востока, то он, как бы это выразиться, полетел к чертовой матери. И теперь на земле есть один только лагерь, объединяющий племена, ненавидящие друг друга, обвиняющие друг друга с помощью видеорепортажей, сотрудничающие с дьяволом. Из-за исчезновения Востока и Запада, которые с помощью холодной войны успокаивали — охлаждали — игроков, сегодня в мире раздаются оглушительные крики беспредметной ненависти. Это как в футболе, когда двадцать два игрока решают объединиться в одну команду. И что тогда происходит с матчем? Сразу же нужно раздать несколько мячей, снять футболки, избавиться от арбитров. Публика, ничего не понимая, покидает трибуны. Вскоре уже не хватает мячей, игроки скучают и все хотят наносить удары. Вначале они пытаются вести мячи по всем правилам искусства, потом один ловкач находит, что проще взять мяч под мышку, другой делает то же самое. В ход идут кулаки. Поскольку больше нет ни матча, ни правил, арбитры — ООН, ОАЕ, ЮНЕСКО — остаются в стороне от заварухи. Только секунданты — Красный Крест, ЮНИСЕФ — пытаются делать свое дело. В драке игроки снова группируются по странам, регионам, городам, деревням, семьям. Они наносят друг другу все более ощутимые удары: один из типов находит железный прут, забытый каким-то болельщиком во время предыдущего матча; другой вытаскивает огнестрельное оружие. Конец футболу. Конец игре. Конец жизни в обществе. Конец искусству. Два лагеря — вот секрет мира и процветания. Афины и Спарта. Рим и Константинополь. Лондон и Париж. Москва и Вашингтон. Больше того, как часто говорил генерал, два крупных лагеря превращают маленькие страны в игроков, один же лагерь делает из них рабов. Конкуренция в XX веке между Востоком и Западом оживила нас, преобразила, возвысила. Мир никогда еще не был столь процветающим, созидательным, элегантным, как во времена холодной войны. А затем, в 1968 году, пришел конец коммунизма: Прага.
— До Праги, — заявила Синеситта решительным тоном, которым охотно пользовалась в подобных разговорах, — в 1956 году был Будапешт.
— Разница в том, что в Будапеште убивали, а в Праге нагнали страху. Прага возвестила о конце коммунизма, о том, что он уже царствует не благодаря силе, а опираясь на страх среди людей, которые презирают его, но не сопротивляются. Коммунизм в Чехословакии — впервые за всю историю — выставил сам себя на посмешище, как старикашка, который пытается поцеловать девушку, но не может, хочет дать ей пощечину, но не осмеливается, потом все-таки замахивается, ударяет рукой о стену и… ломает запястье.