— Извини, — сказал Коллен.
Он снял туфли и носки. Сел на марокканский сундук в коридоре и начал растирать ноги. Потом спросил, где гостиная. Я ответила, что у нас ее нет. В нашей семье принято собираться не в гостиной, а на кухне. И я отвела его в кухню. Он повесил носки сушиться на радиатор, а туфли поставил под него. Он был одет так же, как и во время первого визита 31 июля. Переодевался ли он хоть раз с тех пор?
— Ты не дашь мне чего-нибудь выпить?
— Кофе или чай?
— Кофе.
Пока я грела воду, он сказал, дуя на свои пальцы:
— Твои разъяснения не слишком удачны.
Он спросил, как чувствует себя Синеситта. Я ответила, что никто никогда не знает, как себя чувствует моя сестра. В тот момент я даже не подозревала, что Стюарт вскоре исправит такое положение дел. В последующие годы мы всегда знали, чувствует ли она себя ужасно плохо, чрезвычайно плохо или просто плохо. А тот, пока еще очень далекий день, когда ей ценой невероятных усилий удалось почувствовать себя не слишком плохо, стал для нашей семьи — или, вернее, для тех, кто от нее остался — огромным праздником.
— Она на меня рассердилась?
— Она никогда не произносит вашего имени.
Это была неправда: она никогда не называла его имени, но у нее было столько других способов прокричать его, воспеть, прошептать, что мой ответ не был честным. Последние пять месяцев моя сестра провела в задумчивом ожидании, за чтивом и молчаливыми обедами, над которыми витала тень Стюарта. Самое ужасное в страданиях Синеситты было то, что она умудрялась так «хорошо» их скрывать, что кроме них ничего не было видно.
— У меня была ужасная работенка, — сказал Коллен.
— И она принесла свои плоды?
— Да, но они не попали в мой карман.
— Неприятности с налогами?
— Налогами? Ах да, налогами…
Позднее я узнала, что Стюарт Коллен не просто уклонялся от уплаты налогов, но и вообще ни разу в жизни не заполнил налоговую декларацию, так как единственные три года перед своим арестом, когда он занимался легальным бизнесом, то есть должен был сообщать о своих доходах государству, он поручал это бухгалтеру.
— Я связался с одним типом, а он смылся со всей кассой.
Есть, без сомнения, страна, населенная исключительно нечестными компаньонами, учитывая то, сколько раз они смываются с кассой. Может, это остров в Тихом океане — один из островов Тонга?
Правда, в случае с Колленом речь шла не о компаньоне. Стюарт ограбил ювелирный магазин в городке Коломб, и его сообщник во время этой операции был убит полицией. Сам он чудом спасся, застрелив по ходу ювелира и ранив в лодыжку продавщицу. Об этом он рассказал во время своего процесса — первого судебного процесса, на котором я присутствовала вместе с Синеситтой, беременной второй дочерью Виржинией.
— Продавщицу, господин судья, я только ранил, так как уважаю простых людей…
Никогда не видала подобного двурушничества.
Я налила ему кофе.
— Мерси, my friend. Кстати, ты парень или девчонка?
— Не знаю.
— Твоя мать тоже не знает?
— Я не спрашивала. В любом случае, никто в семье ее россказням не верит.
Он позволил себе роскошь — этот жулик, этот мошенник, этот душегуб — взглянуть на меня с сожалением и с отвращением вздохнуть, словно говоря: «Ну и в помойную яму я попал!»
— И врач тоже не знает?
— Я никогда не болею.
Он отхлебнул глоток кофе, не сводя с меня глаз.
— Если я пересплю с тобой, то узнаю, парень ты или девчонка.
— Это зависит…
— От чего?
— Соглашусь я переспать с вами или нет!
— Если не согласишься, я тебя изнасилую.
— Если вы меня изнасилуете, то узнаете не только то, парень я или девчонка, но и то, что никогда не будете жить у Брабанов.
Он улыбнулся. Как описать улыбку Стюарта Коллена? Думаю, некоторым сентиментальным проституткам и одиноким адвокатшам она показалась бы проникновенной и потерянной.