Иван IV описывает, что он правит огромной страной (600 немецких миль в ширину и длину) и «ежедневно сами вместе с герцогом Георгом, нашим возлюбленнейшим братом и 24 князьями, которые сидят в совете… посещаем церковь и слушаем проповедь, по утрам месса, вечером служба и в полночь всенощная». Царь утверждает, что «В нашем княжестве бесчисленное количество церквей… в Новгороде больше, чем дней в году».
Однако дальше содержание послания показывает, что миссия Шлитте преследовала прежде всего цели личной коммерции. Иван IV якобы выдвигает ходатайство в получении векселя Фуггерами из Аугсбурга, через которых и будут переданы московские деньги для борьбы с турками. «Долг империи нехмецкой нации» будет растянут на 20 лет, а хождение ссуженных денег будет контролировать «наш посол», т. е. податель письма — Шлитте. Для его охраны империя должна выделить 500 человек, чтобы враги не сделали ему худого и не сорвали грандиозный замысел союза двух держав.
На деньги и проценты с них можно будет содержать 30 000 московской конницы, которые придут в империю и будут пять лет завоевывать для нее земли. Их ратный труд гораздо дешевле немецких наемников. Главная цель — изгнать турок и идти походом на Константинополь. Русский царь поможет империи из идейных соображений, поскольку в стране, которой владеет Иван IV, в древности проживали предки германцев, «поэтому еще по сей день города, замки, реки, горы и деревья носят немецкие имена». На русских в борьбе с турками вся надежда, потому что «греческая вера» не дала столь далеко продвинуться османам, как католическая в Европе. Другим потенциальным перспективным союзником для империи выступают армяне.
Автор грамоты не стал обходить щекотливый вопрос о враждебных отношениях России с Ливонией, Польшей, Литвой. Императору предлагалось выступить высшим судьей в этих конфликтах, причем Иван IV готов предоставить в «заложники мира» «до 25 молодых господ наших князей» и даже сам готов явиться на суд императора в город, какой ему укажут.
В конце письма перечислялись богатейшие подарки, которые посылаются от Ивана IV к венскому двору, и приводятся извинения, что «письмо написано не в столь изящном стиле, как в вашем государстве установлено, но на то есть причина — таких высокообразованных людей у нас нет, как у вас в государственной немецкой канцелярии»[101].
Перед нами — немецкий публицистический памятник, составление которого связано с «промосковскими» идеологами Священной Римской империи, чье мировоззрение в образном виде очень точно охарактеризовано Р. Ю. Виппером: «Интересно наблюдать, как в Германии мечтают опереться на Москву, использовать ее грубую физическую силу и подправиться, омолодиться за ее счет: как в то же время отдельные члены распадающейся империи бояться неведомой, таинственной восточной громады»[102]. Подобный документ не мог возникнуть в русских посольских службах. И уж тем более вряд ли Ивана Грозного заботили финансовые дела аусбургских Фуггеров.
Поэтому определение Шлитте как тайного эмиссара Ивана Грозного вряд ли правильно. Кампания по вербовке специалистов в Европе велась совершенно открыто, была инициирована не Москвой, а самим госларцем, предложившим свои услуги. Поэтому можно ли, в сущности, ссылаясь только на миссию Шлитте, говорить о попытке России в 1547 г. нанять целую группу иностранных специалистов и на основе провала этой акции делать далеко идущий вывод о глобальной блокаде Русского государства? Памятники, связываемые с историей «агента русского царя», не могут подтверждать тезис о блокаде Западом Московии, зато очень рельефно высвечивают идеологические тенденции, существовавшие в германской Европе относительно России накануне и в годы Ливонской войны.
Тем не менее запрет на торговлю с Россией стратегическими товарами существовал — Ливония и Ганза декларировали такие ограничения в 1549, 1550, 1554 гг., то есть накануне войны. Пункт о недопущении торговли с русскими стратегическими товарами был включен также в литовско-ливонский Позвольский мир 1557 г. Вопрос, насколько эти запреты соблюдались на практике, остается открытым.
