Но он оставался человеком, поэтому у него был скрытый комплекс. Он очень дорожил своим здоровьем, но при этом панически не доверял кремлевским врачам. Как и у Сталина, его недоверие к врачам не было паранойей, просто они знали о кремлевской медицине гораздо больше других. Суслов не без оснований опасался, что кремлевские врачи в любой момент могут быть использованы для его отстранения от власти.
И действительно, вся история XX века свидетельствует, что кремлевские медики в своей практической деятельности вынуждены были не только лечить, соблюдая при этом клятву Гиппократа, но и подчиняться политической целесообразности и предписаниям, которые исходили от Политбюро или конкретных высших руководителей партии и государства.
Главный кремлевский врач академик Чазов говорил, что Суслов не верил в точность поставленных ему диагнозов и отказывался принимать прописанные лекарства. Однако единственный и последний раз он все же последовал врачебным советам.
В январе 1982 года Суслов собирался отдохнуть в санатории. От напряженной работы он стал уставать и перед отпуском вынужден был обследоваться в Кунцевской больнице.
Накануне он был в хорошем настроении и, прощаясь со своим заместителем Пономаревым, предупредил его, что после возвращения из отпуска работы у них прибавится. В Кунцеве он отправился на прогулку и неожиданно почувствовал сильную боль в сердце, поэтому спешно вернулся в свой номер, где в это время находилась его дочь Майя.
Она немедленно вызвала врачей, но оказалось, что они уже бессильны были ему помочь. Через три дня Суслов скончался. Его смерть стала не только неожиданной для всех, но и показалась странной. Поэтому даже его постоянный политический оппонент Александр Яковлев свидетельствует:
«Смерть Суслова была какой-то очень своевременной. Он очень мешал Андропову, который рвался к власти. Суслов не любил его и никогда бы не допустил избрания Андропова генеральным секретарем. Так что исключать того, что ему помогли умереть, нельзя».
Если учесть особые отношения Яковлева с Андроповым, это можно считать серьезным заявлением. Однако вездесущий и всезнающий Чазов, который всегда и все может объяснить, уступая в этом только Госкомстату и Центризбиркому, выдвигает собственную версию: «Суслову было за восемьдесят. Дай Бог столько прожить каждому. Он никогда не хотел ни признавать себя больным, ни принимать лекарства. Он считал, что у него только болит сустав, а на деле была тяжелая стенокардия. Тяжелейшая. У него были очаговые изменения в сердце. Мы придумали, как давать ему сердечные лекарства в виде мази на болевшую руку.
Горбачев — свидетель того, как меня вытаскивали с Северного Кавказа к Суслову. Мы сидели с ним в Железноводске, когда мне позвонили и сказали: “Срочно выезжайте, с Сусловым плохо, чтобы к утру вы были в Москве”. То, что у него случилось, могло случиться в любое время».
Чазов абсолютно прав — у всех руководителей страны были какие-то заболевания, и они когда-то должны были умереть. Фактом остается то, что во время его руководства медициной для высшего партийного и советского руководства аналогичные смерти действительно случались часто, и не только потому, что руководители были уже в почтенном возрасте. Сейчас многое об этом стало известно. Так сразу вслед за Сусловым умер или погиб один из двух первых заместителей председателя КГБ — генерал армии Цвигун.
Можно задаваться сакраментальным вопросом, кому выгодно? Суслов, а не Андропов, как теперь становится ясным, был основным покровителем Горбачева. Следовательно, следует предполагать, что, ускорив уход из жизни Суслова, кто-то хотел помешать приходу к власти Горбачева? Не факт. Андропову Суслов действительно мешал, но к Горбачеву он относился благожелательно, хотя больших планов в отношение Михаила Сергеевича председатель КГБ тогда не имел. Его основным опекуном он стал только после своего прихода к власти.
А Цвигун мешал не только Андропову, которому, естественно, не нравились следившие по указанию Леонида Ильича за каждым его шагом заместители — Цвигун и Цинев. Однако в последние месяцы жизни Леонида Ильича сам Цви-нун оказался в центре острой интриги, затрагивающей интересы лично Брежнева и его семьи. Он был исполнительным, честным и принципиальным. Именно эти его положительные качества и стали для него роковыми.
В начале 1982 года Леонид Ильич чувствовал себя неважно физически и морально. Ему уже трудно было общаться с людьми, поэтому он часто уединялся в Кунцеве и Завидове. По мнению Чазова: «В январе 1982 года после приема безобидного ативана (лоразепам (ативан) предназначается для лечения тревожных состояний, снимает возбуждение нервной системы, устраняет бессонницу, расслабляет мышцы, помогает при судорогах, но вызывает привыкание) у Брежнева развился период тяжелой астении». Поэтому 21 января 1982 года заседание Политбюро вел Черненко.