Протянув застывшему юноше лютню, эллет мягко улыбнулась. Она попросила ещё вина и отшутилась, предупредив, что это была последняя спетая ею песня в этот Нэйрэ. Предоставив другим право наполнять осеннюю ночь красочными историями и звучанием музыки, она переложила плед, расстелив его по траве и стволу сваленного дерева, после чего села, опершись спиною о шершавую кору, отчетливо чувствующуюся даже через плотную мягкую ткань.
— Вам следовало быть с Владыкой в эту ночь, аранэн, — прохладным ветром с Северных гор повеяло от укоризны в размеренном голосе. — Он наверняка ждал вас. Нэйрэ — один из тех праздников, в которые следует быть вместе с родными и близкими.
— Не думаю, что отцу так важно моё присутствие, — беспечно отмахнулся Леголас.
Отвернувшись от него, Андунээль замолчала, хмуро сдвинув брови. Глоток за глотком выпивая терпкое вино, она смотрела в огонь и вспоминала, как в детстве часами сидела в углу отцовской кузни и с восхищением наблюдала, как он работает над очередным творением. Ей всегда казалось, что самое лучшее из сделанного отцом, принадлежало ей. Будь то прекрасно сбалансированные клинки, предупреждающие белоснежным сиянием о приближении орков, или изящный, почти невесомый серебряный венец.
Индаминион не так часто проявлял бесконечную любовь к дочери, но при малейшей возможности он подхватывал её на руки или сажал к себе на плечи и поднимался по широким лестницам Менегрота к солнцу. Именно он терпеливо и смиренно ждал, когда малышке приходило в голову заплести его длинные золотые волосы, отливающие медью в лучах, проникающих через кроны.
Понимая, что, по сути, не имеет никакого права поучать аранэна Мирквуда, она всё же не сдержалась:
— Мне горько слышать это, — поймав на себе недоуменный взгляд, брошенный принцем, она натянуто улыбнулась. — Простите, Леголас. У меня было слишком мало времени с моим отцом, прежде чем он пал жертвой чужой жадности и глупости. Тем, кто нуждается во времени, его всегда не хватает.
— Вашего отца убили? — не подумав, обронил он и сразу же пожалел об этом, видя, как изменилась Андунээль. Извинения выглядели бы смешно, реши он принести их. Вместо них Леголас тихо уточнил: — давно?
— Настолько давно, что мало кто помнит о тех днях, — сухо ответила эллет и сделала вид, что заслушалась пением Стражницы, сидящей по левую руку.
До самого рассвета эльдар праздновали Нэйрэ. Их беседы и песни у костра умиротворяли Андунээль, напоминая далекие времена начала Второй Эпохи, когда она в компании митрим¹ путешествовала по Северо-Западу Средиземья. Она слушала их истории и просила Валар, быть милосердными к отряду. Просила, чтобы их жизни не оборвались по нелепой случайности или жестокой воле судьбы.
И пусть изначально она не была настроена делиться историями из прошлого, в какой-то момент слова сами по себе сорвались с губ. Когда Валирас заговорил о том, что за пределами Мирквуда в мире нет ничего, что стоило бы расставания с близкими, она скептично выгнула бровь и рассказала об Умбаре — нуменорской² гавани-крепости, построенной во Вторую Эпоху южнее залива Белфалас³. О том, как в нутрии неё была установлена Умбарская колонна — большой белый столб с хрустальным шаром на вершине, который уже никому не суждено увидеть, ибо первым, что сделал Враг⁴, когда захватил крепость — это разрушил её. Время не пощадило ни белокаменные храмы с куполообразными крышами, золотом сияющими с берега, ни голубые шпили башен, устремлявшихся к облакам.
Она говорила о Дол Амроте — замке правителя Белфаласа⁵, названном так в память Амрота⁶, короля Лориэна. До переименования называвшимся Тирит-Аэар. В своё время его населяли потолки нуменорцев, избежавшие влияния Саурона. Среди них встречались не только знавшие синдарин, но и те, в чьих жилах текла кровь эльда. Немногочисленны были жители замка, но эти люди, все до единого, являлись Верными⁷. Сквозь века они пронесли в себе свет, сохранив остроту ума, неподверженного скверне лживых уст.
С улыбкой на губах Андунээль вспоминала, искусных арфистов Дол Амрота, придирчиво отмечая, что эльфы Имладриса уж точно уступают им, на что со стороны Стражей последовали недоверчивые взгляды.
Видя, что они заслушались, эллет упомянула и Пеларгир — крепость-порт близ устья Андуина. Некогда принадлежащую Нуменору, но впоследствии перешедшую во владении Гондора. Друзья эльфов, чтившие Валар — вот кем были жители порта Верных в Средиземье.
Прикрыв глаза, ей на миг показалось, что она снова стоит на одной из пристаней огромной гавани, слышит шелест чаячьих крыл и их крики, а в лицо веет теплый ветер с юго-запада, оставляя на губах привкус соли Великого Моря. Она словно наяву видела белоснежные паруса могучего флота, некогда покорившего Умбар, в котором укоренилось зло.
Когда Андунээль замолчала, эллет, что подавала ей вино, с грустью отметила, что Умбар заселили пираты⁸, а в Пеларгир не восстановлен после очередного их нападения. Целительница согласно кивнула Стражнице, на губах её засияла мягкая понимающая улыбка, но слова были тверды. Она была уверена, что наступит время, и над теми землями вновь засияет чистый свет. Сильный, мудрый король восстановит разрушенные города и крепости, и сможет вернуть покой и процветание в Гондор, который станет великим королевством.
В укутанном покровом тьмы лесу особенную, звенящую тишину можно было пить, как хмельной густой напиток, и никак не напиться. Только перестук копыт лошадей разбавлял её, будто придавая форму безбрежной пустоте. Постепенно непроглядная тьма отступала, и всё яснее становились очертания деревьев, а их терпкий запах щекотал ноздри, смешиваясь с горько-пряным ароматом прелой листвы. Где-то недалеко проснулась первая пташка и тут же приветствовала наступающую зарю. Над головами заскрипели старые деревья, и в рассеивающейся темноте пробился первый слабый лучик солнца. На бледно-золотом небе тускнели звезды. Густой туман, пронизанный рассветными лучами, так же был выткан из небесных золотых нитей, тысячами рук умелых прядильщиц земли. По верхушкам деревьев пробежался ветер, зашумев листвой.
Залитые рассветным золотом, Андунээль и Леголас подъехали к мосту через Лесную. Эллет искрилась от отблесков, вплетенного в гриву коня, янтаря, преломляющего солнечный свет. Она словно была вся из огня. И только изумруды глаз несли в себе успокоение лесной листвы, умиротворяя.
Придержав коня, прежде чем тот въехал на мост, Леголас полез запазуху и достал объемный флакон с ядом. Протянув было эллет руку вместе с ним, он вдруг замер, а потом лукаво улыбнулся.
— Я хотел бы попросить у вас кое-что взамен этого, — внезапно изменил условия он, вызвав у целительницы изумление.
— Разве у меня есть что-то ценное, что вы хотели бы иметь? — осторожно уточнила она, поглаживая Рибиэлсирита, пританцовывающего на месте, по шее.
— Ваши истории для меня дороже золота и драгоценностей из сокровищницы, — восхищенно признался аранэн. — Вы бывали в краях, о которых я мог только читать. Вы были свидетельницей событий, о которых остались только скупые упоминания в летописях.
Не зная чего ждать от принца, Андунээль была готова услышать что угодно. Но когда он озвучил своё условие, больше похожее на просьбу, она радостно засмеялась, и смех её, подхваченный журчащей рекой, унесло далеко вниз по течению. У эллет на душе было светло от того, что в Леголасе она увидела ребенка. Пусть выросшего и пережившего не одну вылазку в лес, зачистившего не одно паучье гнездо, но всё же ребенка. Того, что нуждался в тепле, изнемогая в плену своего королевства, словно в драгоценной клетке. Отчаянно жаждущий стать полностью самостоятельным, он хотел увидеть мир, кажущийся необъятным. Что ж, в этом она могла, хоть и немного, но помочь ему.
— Хорошо, — отсмеявшись, она ласково улыбнулась аранэну. — Я расскажу тебе обо всём, что ты захочешь.
— Во мне так много благодарности, что её сложно выразить словами.
— Просто отдай мне флакон, — весело произнесла Андунээль, подъехав вплотную к принцу.