Постепенно степи сменились заливными лугами, трава на которых местами доходила всадникам до колен. Конь Андунээль шёл уверенно, без колебаний, когда она наклонилась вперёд и легла на него, раскинув в стороны руки. Кончики стеблей ласково и легко касались ладоней и пальцев. И через какое-то время ей начало казаться, что они, словно плывут по светло-зелёному морю. Иногда среди зелени попадались пруды, а под шелестящими метелками тростника крылись каверзные топи, но Рибиэлсирит безошибочно отыскивал твёрдую почву, а другой конь шёл за ним след в след.
Когда солнце неторопливо склонилось к западу, занялся багряный закат. Дальние горы заиграли красными переливами, и тучи дымки затянули светило, которое, будто подожгло степные травы, падая за край земли. Вскоре отгорел закат, отошли сумерки, и на землю опустилась ночь, в которой чуткий слух не различил ни звука, ни знака тревоги от тихой степи. На смену ей пришло ясное, погожее утро. В чистом голубом небе, на котором не было ни облачка, летали птицы, провозглашая власть нового дня.
Появившийся через пару часов после рассвета ветер с тихим шелестом пригибал траву под копытами коней и то и дело играл с прядями волос, норовя швырнуть их в лицо. Улыбаясь его невинным проказам, Андунээль не сразу поняла, отчего Рибиэлсирит вдруг остановился и заливисто заржал. Подняв голову, она увидела, как от громоздящихся впереди гор к ним летит одинокая птица. Смелая, гордая, она опустилась на предплечье вытянутой руки эллет и прокричала приветствие. Путница на это мягко улыбнулась и осторожно погладила пернатую.
Не спеша трогать коня, она обратилась к Леголасу:
— Смотри, — пересадив пустельгу на плечо, указала рукой вперёд. — Что ты видишь?
Внимательно вглядевшись, Леголас различил громоздящиеся далеко впереди горы, их снежные пики и строгие чёрные утёсы. Зелень лугов прибоем ударялась о них и растекалась по узким заливам долин, а вдали, едва различимый, эти изумрудные заливы замыкал приземистый кряж. Там, у горла самой широкой долины высилась одинокая гора, которую огибала быстроводная речка, текущая с ледников. Восходящее солнце тысячами бликов высвечивало её перекаты, серебря водную поверхность.
— Моему взору открыта цепь Белых гор, невысокая зелёная гора и тонкая лента серебряной реки, огибающая её.
Удовлетворённо кивнув, Андунээль отметила для себя необычайную остроту зрения аранэна. Взгляд его, легкой стрелой прошивал пространство, минуя пропасти расстояний, словно их и не было. Казалось, ему было открыто больше, нежели кому-либо другому. Было ли это даром от рождения? Она полагала, что да.
— Это Снежница, — тронув коня, пояснила эллет, — берущая начало под Старкхорном², она протекает через долину Харроудейл³, мимо Эдораса, сливалась с Энтовой Купелью.
Через четверть часа Леголас смог различить, что воды Снежницы заполняют ров, за которым располагался большой земляной вал и крепкая каменная стена с высоким ровным частоколом из-за которого виднелись крыши бревенчатых домов. А на самой вершине горы находилась терраса с роскошным дворцом — Медусельдом, крыша и столбы которого были покрыты золотом. Сверкающий в ярком солнечном свете, он казался неподвластным тьме.
— Золотой Двор рохиррим, — тихо произнесённые слова тут же подхватил ветер. — Теперь я вижу, что рассказы о нём не преувеличены.
Через силу оторвав взгляд от дворца, Леголас повернулся к Андунээль. Неприкрытый восторг в его глазах был настолько силён, что она поспешила образумить принца:
— Дворец красив. Этого не отнять, — подбросив пустельгу в воздух, она улыбнулась тому, что птица не улетела, а, сделав несколько больших кругов над ними, вернулась на плечо. — Однако многое из увиденного вызовет у тебя совсем иные эмоции. Что-то шокирует, к чему-то ты окажешься не готов, — достав из седельной сумки кусочек лембаса, она протянула его птице. — Но это их жизнь. Короткая, порой нелепая, но чаще всего яркая и бурная. Не суди их строго.
— Чем таким они могут отличаться от людей из Озёрного города? — вскинул бровь аранэн, сдерживая коня, готового мчаться до ворот города галопом.
— Быть может ничем, — пожала плечами Андунээль, выражая в этом жесте всё своё сомнение.
Она не собиралась разубеждать Леголаса в том, что он уже успел вбить себе в голову. Это было ни к чему, когда скоро он всё увидит и поймёт сам.
Когда они приблизились к речке, утро было в самом разгаре. На несколько минут Андунээль растворилась в окружающей её красоте, вслушиваясь в пение птиц и журчание вод, беззаботно несущих на восток, к ленивой Энтове холод горных снегов. После она скользнула взглядом по нескольким высаженным на берегу реки, неподалеку от главных ворот города, вербам, чьи ветви уже порозовели и выпустили пушистые почки.
— Не думала, что так скоро вернусь сюда.
Едва слышный шепот почти заглушило журчание воды, но Леголас расслышал слова и, подъехав ближе, ненавязчиво поинтересовался:
— Как давно вы были в Эдорасе?
Стараясь не выдать любопытства, он едва ли не задержал дыхание, когда Андунээль ответила:
— Немногим больше трех сотен лет. — Замолчав, она поджала губы, размышляя над тем, скольким готова поделиться с юношей. А потом вспомнила, с каким жаром он вступался за неё перед Владыкой, и в один миг решилась: — когда-то я знала мужчину из этих краёв, — слова давались с трудом. Они, словно, застревали в горле. — Благодаря привязанности к нему, я смогла разглядеть, прочувствовать их красоту и полюбить.
Мимолётно глянув на спутника, она усмехнулась хмурости, удивлению, непониманию и любопытству, исказившим черты его лица.
— Твои взгляды красноречивее слов, — укоризненно покачав головой, она улыбнулась шире, когда он смущённо отвернулся. — Я чувствую то, что ты хочешь спросить, — мягко, примирительно призналась она, переправляясь через реку вброд и выезжая на широкую дорогу, которая, извиваясь между королевскими курганами у подножия горы, вела к вратам города. — Почему я не ушла на путь людей? — слишком личный вопрос, произнесённый намеренно легкомысленным тоном, подхватил ветер и развеял над полынью и ковылём. — Он любил за двоих, — затаённая горечь, всколыхнувшаяся в душе, плеснула через край и почти сразу затихла, убаюканная воспоминаниями о, пусть и не долгом, но счастье, разделённом на двоих. — А я позволяла себе греться в этом чувстве и испытывала огромную симпатию и благодарность.
Оглушённый признанием Андунээль, Леголас молчал. Он пытался осмыслить услышанное, но никак не мог представить эллет, которой восхищался, в компании обычного человека. В мыслях и мечтаниях он видел её исключительно с отцом. Только с ним груз былого оставался позади, спадая с её плеч. Только глядя на него, в её глазах загорались звёзды.
— Его брат лежит в одном из этих курганов, — указала она на те, что были ближе к воротам города. — Много поколений сменилось с тех пор, роханцы возвели золотой Медусельд, и он успел стать для них великим домом предков, а я помню былое, как будто всё случилось недавно.
Зелёные холмики, густо усеянные бесчисленными звёздами цветов, будто бы припорошило снегом. Семь слева и пять справа — они хранили вечный покой правителей свободолюбивого Рохана. Края, где под ласковым солнцем в бескрайних медовых степях паслись лучшие во всём Средиземье лошади.
Любуясь славно светящимися в траве, круглогодично цветущими на могилах предков снежинками — симбельминэ, которые в этих землях называли симбильмейн, Андунээль, не останавливая коня, склонилась к траве и сорвала несколько цветов с кургана Хельма Молоторукого⁴. А к тому времени, как они подъехали к позолоченным воротам, у которых в блестящих латах стояла стража, вплела их в волосы.
Завидев Андунээль, стражники выпрямились и, не отводя от неё глаз, без единого слова пустили в Эдорас. Проезжая мимо них в город, она учтиво кивнула.
— Ты говоришь, что не была здесь не одну сотню лет, но мои глаза меня не обманывают, — обиженно нахмурился Леголас, пустив коня ещё ближе к эллет. — Эти стражники узнали тебя.