Перед тем, как в обозначенный срок покинуть Кирдана, Андунээль долго стояла на пороге его дома, горящего сотнями огней, и не могла заставить себя сдвинуться с места. Корабел сжимал ей холодные руки в своих, делясь теплом, и понимающе улыбался.
— Эпоха эльфов кончается, — неожиданно заговорил он, уже после того, как слова прощания были сказаны. — Знаешь, я слышу это каждый раз, — усмешка, скользнувшая по его губам, затерялась в бороде. — Впервые я услышал это, когда пал Гондолин. Потом эта беда пришла в Дориат. Говорили, что с Первой Эпохой миновал рассвет эльдар. Затем мы противостояли Врагу во время Второй. Получили кольца власти, — задумчиво глядя на море, в котором отражался свет далёких звёзд, он длинно выдохнул. — Но знаешь, я своё потому и отдал, что наша сила не в них была.
— А в том, как поёт ветер в волосах, и лучи солнца ласкают кожу? — осторожно предположила эллет, а получив одобрение и утвердительный кивок, осмелела и продолжила: — как ровный свет звёзд указывает нам путь в бесконечность, и каждое утро на траве появляется свежая роса?
— Да, — улыбнулся Кирдан. — Вскоре они снова заговорят о том, что для эльфов минуло золотое время. Захотят уплыть за море, и я построю им корабли.
Чувствуя грусть в его словах, Андунээль высвободила одну руку и опустила поверх его рук. Молчаливая поддержка — то, чем они были друг для друга. То, в чём она никогда не откажет Новэ, каким бы обстоятельствам ни суждено было вмешаться в их жизни.
— Твои руки холодны, но я чувствую в них ту магию, которую не заключить ни в одно кольцо, — поднеся её руки к губам, Корабел едва ощутимо коснулся их губами. — Это жизнь, Звёздочка. Сама жизнь.
Залюбовавшись её светлой улыбкой, он вспомнил мать Андунээль и с печалью подумал, что в ней никогда не было столько мужества и света, сколько несла в себе Закатная Звёзда.
— За свою долгую жизнь я видел не так уж много эльдар, таящих в себе подобную мощь, — с долей осторожности поведал Кирдан. — Большинство из них сгорало изнутри или кануло в бездну. Эмоции, события и амбиции губили их. Поэтому так ценны те, кто смог пронести свой дар через тысячи лет, — в задумчивости, он прошёл вглубь увитой диким виноградом веранды, и Андунээль следовала за ним. — Насколько я помню, Трандуил намного превосходит своего отца в колдовском деле. Не знаю, кто будет хранить Линдон, если я уйду отсюда, но у Мирквуда впереди ещё не одна эпоха благоденствия. — Внезапно обернувшись, он безошибочно поймал взгляд зелёных глаз и без тени сомнений заявил: — вы выстоите несмотря ни на что.
Когда Андунээль запрыгнула на коня, Кирдан давал ей последние наставления. Он советовал быть осторожнее и возвращаться в Мирквуд по Великому Восточному Тракту, но она всё равно предпочла ту же дорогу, которой приехала в Линдон. Исключением было только то, что на обратном пути она, не останавливаясь, проехала заброшенные города Арнора.
Почти нигде не задерживаясь более необходимого, она гнала коня на восток. Там, за Туманными горами её ждали нежные руки Владыки, способные, прикасаясь легко, исцелять раны на истерзанном сердце. Там она собиралась воспользоваться правом забыться и согреться у живого огня его души, на встречу которой рвалась её.
Сколько лет она блуждала по тропинкам и трактам, каждый день безуспешно сражаясь со страхом не увидеть его? Не найти того единственного, с кем её мелодия будет звучать в унисон? Теперь эти страхи остались в прошлом. Она выкинула их в воды Великого моря, оставив покоиться глубоко на дне. Заставляя мглу на своем пути рассеиваться, она спешила в Мирквуд, надеясь успеть до первого снега ступить на порог дворца.
Глава 40
Когда лето сменилось осенью, и как та подошла к концу, он не заметил. С тех пор, как из путешествия Леголас вернулся один, происходящее вокруг воспринималось им, словно ничего не значащий фон. Казалось, всё самое важное и самое ценное осталось позади, посему он предпочитал проводить дни, погружаясь всё глубже в затягивающую бездну внутри себя. Там, где голос Андунээль был слышен так чётко, словно она была рядом, а тепло и мудрость её слов укутывали больное сердце в бархат.
Он перестал обращать внимание на странные переглядывания стражников, с недоумением провожающих его взглядами каждый раз, когда он входил в покои брениль Андунээль. Покои, которые пустовали без хозяйки. Впервые он пришел сюда, выпив слишком много вина. Едва понимая куда направляется, он упорно двигался туда, куда его влекло с ужасающей силой, победить которую не выходило. После приходить в них стало для него привычкой, от которой не хотелось избавляться. Какая-то часть его понимала, что ловить призраки былого равносильно жизни в иллюзиях, всё равно, что скакать на лошади к обрыву и видеть вместо него бескрайнее поле. Вот только останавливаться не хотелось.
С тех пор, как он перестал надеяться на её возвращение, мир утратил краски. Словно кукла с заводным механизмом, он двигался и что-то делал, но любое действие было лишено смысла. Будто её уход отрезал его, как ненужный кусок, от мирозданья, лишив связи, на которой всё держалось эту пропасть лет. Он по инерции дышал, по привычке говорил, и ни частые разговоры с сыном, ни попытки Легандира вытащить его из этого состояния, не способны были что-либо изменить.
Сидя на перилах балкона её покоев, он ловил долетающие звуки, пока вдруг не осознал, что без неё птицы молчали. Не было ни весёлого щебета, ни разноголосых песен, ни крика в вышине. И дело было вовсе не в холодах, день ото дня становящихся всё ближе. Просто без Андунээль время остановилось.
В первый раз он уснул в её кровати в середине Хитуи¹, когда туманы, укрыли Мирквуд призрачной дымкой. Его разум, видимо, в какой-то мере можно было сравнить с лесом, ибо его заволокло густым непроглядьем, сквозь которое вскоре нечётким контуром выступили странные сны. Горькие и полные сожаления они вновь возвращали его в Серые Гавани, из которых уплывала Алнэс. Его не было рядом, когда она ступала на борт легкого корабля, унёсшего её на Запад, но во снах он оказывался на пристани и долго смотрел вслед кораблю, над белоснежными парусами которого летали чайки, чей крик наполнял почти абсолютную тишину. Ему не могло быть ведомо и то, как ступив на земли Валинора, она счастливо улыбалась, с восторгом осматривая всё вокруг. И всё же он видел это. Что-то подсказывало, что картины, открытые ему кем-то свыше, не плод богатой фантазии.
В следующий раз, сквозь мглу забытья ему привиделась огромная степь, по которой наперегонки с ветром скакали два всадника. Одного из них — темнобородого мужчину он никогда не знал. Зато вторая фигура оказалась до боли знакома. Длинные огненные волосы, не заплетённые в привычные косы, свободно развевались на ветру, в то время как в изумрудных глазах сверкало веселье, которым эллет щедро делилась со всем миром, звонко смеясь.
После той ночи, Трандуил несколько недель не приближался к покоям Андунээль, чувствуя себя так, будто сквозь замочную скважину подсмотрел за чужими жизнями. И ему не нравилось это липкое ощущение, отравой въевшееся в сознание. Но в преддверии Гиритрона², когда приближение зимы холодом и тоской наполнило пустынные коридоры и подвесные переходные галереи дворца, когда начало казаться, что силы кончаются, он сдался.
Тихо, почти беззвучно отворив массивную дверь, он вновь вошёл в покои эллет. Свежий воздух выхолодил их напрочь, но Владыка не стал ни растапливать огня в камине, ни закрывать окно. Приблизившись к широкой кровати, он сел на край и обвёл комнату взглядом, после чего с тяжёлым вздохом лёг на спину. Уставший разум молчал, а взгляд был бесцельно устремлен в потолок, туда, где живой камень причудливо изогнулся, навеки застыв в форме, походящей на кроны деревьев.
Сколько он так пролежал, прежде чем сон укутал его серебристой мглой? Это стало не важно, когда очередное видение выскользнуло из тумана. На этот раз оно было до рези в глазах чётким и точным. Таким реальным, что глупое сердце пустилось вскачь, стремясь пробить грудную клетку. В нём, оказавшись на краю залитой солнцем поляны, он неотрывно смотрел на маленькую огненно-рыжую девочку, неумело плетущую венок из цветов. Не осознавая, что делает, он шагнул вперёд, и она тут же подняла голову. На по-детски круглом личике засияла улыбка, а через пару мгновений она чуть прищурила пронзительно голубые глаза и показательно нахмурилась.