Джотто, выйдя из угла, постоял в сторонке, а потом пошёл на урок. Он не хотел видеть расправы, хотя и пострадал сам. Ещё он был уверен, что если бы на его месте была сама девушка, то насильникам досталось бы гораздо меньше, Тсуна бы просто убежала плакать в уголок. Впрочем, он знал, что убежит она по-любому, и успокаивать её будет бессмысленно.
Тот, кому она мазнула кончиками пальцев по шее, ещё несколько недель не сможет говорить вслух. Тот, кого она на момент взяла за руку — не сможет ею двигать ещё довольно долго. Тот, которому она дотронулась до лба, будто проверяя температуру, завтра не сможет даже встать, так у него всё будет расплываться перед глазами из-за головной боли. Тот, которого она легонько похлопала по спине, не сможет и разогнуться. А тот, который посмел дотронуться до неё-Джотто… Тсунаёши поняла, что ей совершенно не хочется, чтобы у него когда-либо были дети. А то воспитает их такими же, каким её собственный отец воспитал Нагарэ.
Кто сказал, что Истинное Небо должна быть доброй и всепрощающей?
Тсуна ненавидела людей, желавших самоутвердиться таким способом. Она не понимала, зачем это. Почему люди вообще могут думать, что, причиняя другим страдания, они сами станут лучше, сильнее, храбрее. Когда-то, когда она была ещё маленькой, она спросила об этом Верде. Тот прочитал Тсунаёши чуть ли не целый курс по психологии, но ответа она так и не поняла. Бывший Аркобалено, побившись ещё некоторое время, вскоре сам сдался. Сказал только, поняв, что ничего не выйдет:
— Ты же Истинное Небо. Так что не заморачивайся, всё равно никогда не поймёшь.
Она и не понимала. Не понимала, почему таким был её брат. Не понимала, почему вся его группировка состояла из таких же людей. Не понимала, почему её отец, когда приезжал, бил её мать и издевался над ней. Как будто ему было недостаточно того, что он уже с ней сделал. Не понимала, как те якудза, которым продал её отец, когда ей было десять лет, дошли до такого.
Тсунаёши их всех жалела. Искренне сочувствовала.
Но прощать не собиралась.
Тсуна могла простить всем, даже отцу, то, что произошло с ней.
Но не то, что происходило с другими. Она не могла простить своему отцу мать. Семье Эстранео — Мукуро, Наги, Кена и Чикусу. Клану Исинедзу — Спаннера, хоть он тогда, как и она, почти не пострадал. Она не могла простить и Кёю, клану Кагераи, отнявшему у него всё и оставшемуся безнаказанным. Она не могла простить им и не только им Занзаса, дона Тимотео, совершенно незнакомого ей иллюзиониста Генкиши, клан Ироказэ, а также тысячи и миллионы загубленных людских жизней. Детей, не перенёсших опыты над ними. Насилованных и замученных детей и людей в борделях Исинедзу. Жителей Намимори, регулярно страдавших от Пепельных Ладоней.
Она просто не могла простить это.
Она убивала.
Какой-то вакасю, ухмыляясь, довольно её разглядывает. Её заставили раздеться и теперь делят, кому она достанется. Девушке холодно и противно, но раздевают её и пялятся на неё не впервой, и она старается не показать ни одной эмоции. Ничего ведь такого не случится.
Только надо успокоиться и сосредоточиться. О чём надо для этого думать? О том, что хочешь защитить. Но в такой ситуации противно думать о Мукуро или Наги, или о Верде. Тогда создаётся ощущение, что они здесь, смотрят прямо на неё. О чём же тогда думать? О себе — никогда не получалось.
Она вслушивается в разговор. Кажется, они решили пустить её по кругу. Первый якудза, самый, кажется, главный, манит её к себе пальцем. Она медленно подходит, что ещё делать? Только успокоиться и сосредоточиться, и не обращать внимания на взгляды, смех и липкий холод.
Он задумывается на секунду, усмехается, хватает её за волосы и рывком опускает на колени, так, чтобы она упёрлась носом в пряжку его брюк. Но его ухмылка немного тускнеет, и он проводит ладонью по её спине, от чего она вздрагивает и ёжится, а концентрация теряется. Теперь становится ещё и страшно.
Сятэй-гасира задумчиво разглядывает слой тоналки на своей руке и страшный шрам, виднеющийся теперь сквозь остатки. Иллюзия ведь больше ничего не поддерживает. Савада Емитсу ушёл около пятнадцати минут назад, ушёл под защиту своих шестёрок из CEDEF, и его теперь не догнать и морду не набить. Поэтому якудза заключает:
— И так сойдёшь, сучка. Чего мы ждём?
А действительно, чего? Если не можешь думать о тех, кого хочешь защитить, то надо думать о том, как ты будешь их защищать. Или от кого.
Тсуна представляет себе, как она идёт по тёмному коридору. Напротив неё — Вендиче. Тёмная фигура в чёрном плаще, обвязанная бинтами. Один, а уже много. Не зря же их называют Кошмаром Италии. Девушка представляет в руках мумии Мукуро.
А теперь надо выпустить на волю свои чувства. И в фантазии, и наяву.
Раскалённая волна затапливает помещение.
Тсунаёши понимает, что, хоть запах палёной плоти и противен, но от этих криков сердце уже не сжимается.
Тсунаёши тогда нашла в штаб-квартире клана ещё Спаннера. Его тоже только приволокли, найдя на улице и посчитав недостаточно милым для борделей, но достаточно — для собственного развлечения. Тсунаёши взяла его с собой.
После этого Тсуна, вернувшись на временную квартиру, просидела в душе четыре часа. А когда Мукуро вышел на свободу, то она попросила его сама наложить на себя повязку Тумана.
Истинное Небо могло влиять на чувства и эмоции людей, даря им Гармонию. Могло даже залечивать разного рода психические травмы, хоть и не могло менять характер. Иначе бы Тсуна просто навела бы всех якудза, мафиози, Ладоней, и остальных на путь истинный, и не мучилась бы. Но она могла только успокаивать, и только других людей.
Её саму бы кто успокоил. Такой человек нашёлся. Легчайшая повязка никакого особого вреда не наносила. Тсунаёши даже помнила всё, как было, помнила свои чувства и эмоции, помнила саму себя. Осталась прежней. Но только все события сейчас представали перед ней как-то очень приглушённо, как будто там была не она, а кто-то другой, а она сидела и смотрела реалистичный фильм про саму себя.
Мукуро такие меры не понравились, но что было делать. Именно из-за этого события, когда его не было рядом, он и таскался теперь за девушкой хвостиком, не оставляя её одну ни на минуту.
Девушка тогда вырезала весь Исинедзу-гуми, сожгла все его бордели, попросила Верде заняться пострадавшими и помощью им, благо средства на это были. И потом долго бы ещё отлавливала сбежавших крыс, если бы иллюзионист не сообщил ей о её маме. Потом у неё появилась другая, куда более важная ей цель.
С тех пор она развила пламя настолько, что когда отец продавал её в следующие разы, её не успевали даже тронуть.
Пришла Тсунаёши на замену Джотто к восьмому уроку, вдоволь наплакавшись в женском туалете. Это вообще было её любимое место в школе, не считая крыши. Но на крыше постоянно был ГДК, и благодаря ему не было возможности часто там бывать. Ещё девушка выпросила у Мукуро успокаивающую иллюзию, и тот, поругавшись немного, наложил.
Зачем? А просто ей после уроков ещё надо было заглянуть в Дисциплинарный Комитет, ведь очень умный и находчивый Хибари Кёя поставил её перед тем фактом, что она будет разбирать за него всякую макулатуру. Добрый, однако. Но права отказаться девушка не имела.
В это время по дороге в аэропорт в Сеуле ехала чёрная машина.
Двое людей, в ней сидевшие, были очень недовольны тем, что их послали пассажирским рейсом, когда у клана уже были и деньги, и частные самолёты. Какая, к ёкаям, маскировка, кому они нужны?! Они же два представителя компании по производству посудомоечных машин, и важных представителя. У них и так такая маскировка, что никто не докопается.
А вот помешать им могли.
— Значит, — сказал один, — наследник отменяется.
— Да. Там Реборн, он приехал на неделю раньше.
— Тогда кто?
Этот вопрос стал очень актуален, когда Мисаки загребли. С этого момента у них не стало хорошего проверенного информатора. Ведь свободного всегда можно купить.